Читать книгу - "На корабле утро - Александр Зорич"

16 августа 2622 г.

Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан

Планета Земля, Солнечная система

К вечеру в баре стало многолюдно.

Комлев приканчивал четвертый стакан березового сока, листая журнал «Театральная жизнь».

Томно глядели из-под кружевных зонтов с рюшами взбалмошные дамочки, энергично кривлялись помещики-самодуры с накладными бакенбардами и, вытянувшись перед фотографом во фрунт, смущали невинность оставшихся за кадром молодящихся вдов и слезливых бесприданниц хлыщеватые поручики с тонкими усиками. В памяти Комлева всплывали смутные, невесть что значащие слова: «тезоименитство», «портплед», «рампетка»…

Театр с его вешалками, престарелыми завсегдатаями и вечными очередями в буфет Комлев терпеть не мог. Но журнал все же мусолил.

Ох и не хотелось же ему возвращаться в свою каюту! Ложиться спать было, мягко говоря, рановато. А если не спать, то что? Читать? Так он уже сегодня начитался. Сага о системе Макран по накалу приключений стоила, пожалуй, иного боевика. Визор? Визор Комлев воспринимал исключительно в контексте темы «интеллектуальная деградация» и смотрел его исключительно по случаю – в присутственных местах, на беговых дорожках тренажерных залов, в гостях у мамы пенсионерки.

Сто граммов «Пшеничной» были выпиты с подозрительной прытью.

Но не заказывать же еще двести?! Ведь это так типично: напиться в дым в первый вечер нового назначения. А все типичное Комлев презирал. Вот был бы кто-нибудь знакомый рядом… Хоть тот же Чичин…

«Среди курьезов сезона – постановка „Ревизора“ Симеизской колонией нудистов-экологов… „От стандартных сценических костюмов было решено отказаться, – поведал нашему корреспонденту режиссер постановки Велимир Кулисный. – Актеры обойдутся исключительно гримом. Его будут наносить не только на лицо, но и на тело“, – прочел Комлев.

Дальше следовал фоторепортаж: здесь молодчага гример красит выставившего живот немолодого мужчину с розовым обрубочком при помощи набора для боди-арта (подпись: актер такой-то в роли Городничего). Рядом вислозадая женщина, уже расписанная под хохлому, читает текст с бумажки, стоя на авансцене – как видно, репетирует роль (подпись: заслуженная артистка РД такая-то в роли Анны Андреевны, жены Городничего)…

Сложение Хлестакова Комлев рассмотреть как следует не успел. Его тронула за плечо робкая женская рука.

– Извините, ваша фамилия, случайно, не Желебов?

Комлев обернулся. Перед ним стояла та самая военврач, из кафетерия. Любава Андреевна. Красавица, от ухаживаний за которой его так страстно предостерегал Чичин.

Смуглое лицо Любавы было усталым. Трогательный пушок над верхней губой, нос с горбинкой, бездонные карие глаза с загнутыми черными ресницами.

Та же пленительная собранность движений…

Будь это не она, Комлев никогда не сделал бы того, что сделал. Но предостережение Чичина словно бы чертика в нем разбудило, чертика, готового на все исключительно из чувства противоречия.

– Предположим, Желебов, – с улыбкой кивнул он.

– Вы утром прибыли?

– Днем.

– А я вас везде ищу. – Любава присела на высокий стул рядом с ним. – Как там поживает Еленушка?

– Нормально… поживает, – вживаясь с роль неведомого Желебова, ответил Комлев. И сразу же, не давая девушке опомниться, спросил:

– Хотите вина, Любава Андреевна?

– Ну… Почему бы нет? Если можно, белое. Сухое.

Расторопный Комлев подозвал бармена, заказал.

Чувствовалось, о чем говорить со своим загадочным Желебовым, сама Любава не знала. Хотя разглядывала его с откровенным любопытством, почти бесстыдно. Не знал, что говорить, и Комлев. Точнее, знал. Но боялся, что сболтнет ненароком что-то нелепое или неуместное, что разрушит случайную, но такую приятную иллюзию – иллюзию того, что он, Комлев, необходим ей, Любаве.

– Не тяжело было везти? – наконец спросила Любава.

– Да нет…

– Вы на всякий случай извините… А то Еленушка как насобирает всякой ерунды… Один раз мне огурцов соленых банку передала… Как будто у нас тут огурцов нет.

«Похоже, речь идет о какой-то передаче… посылочке», – смекнул Комлев.

На барной стойке перед ними выросли два длинноногих бокала «Алиготе».

– За вас, Любава! – нежно сказал Комлев, стукаясь своим бокалом о бочок бокала визави.

– И за вас. Кстати, спасибо вам за хлопоты, – смущенно пробормотала Любава.

Они в молчании пригубили.

Комлев исподтишка разглядывал фигурку военврача, затянутую в серое сукно униформы. Она была великолепна: высокая грудь, тонкая талия. Не по-женски широкие плечи. Сильная, длинная шея. Руки с хрупкими, без маникюра, пальцами. Комлев погладил глазами коленку Любавы, обтянутую кремовым шелком чулка. Тонкие щиколотки. Серые туфельки на низком каблуке. Элегантные в своей монашеской простоте, надо признать. С тайным наслаждением Комлев вдыхал запах ее духов, настоянных, кажется, на майском разнотравье. О последствиях своего мелкого обмана он старался не думать, какими бы чудовищными они ни были. Он наслаждался своим здесь и сейчас.