Читать книгу - "Занимательная механика - Вадим Панов"

Жизнь Яши, в которой сбывалась одна мечта за другой, была похожа на сказочный сон. Вот только жить в сказке порой оказывается сложнее, чем наяву.

К сожалению, именно в это время дороги четырех друзей ненадолго разошлись. Волков с головой погрузился в мир криминалистики, Стрекалов увлекся экономикой и постоянно стажировался на Западе, Лева переехал жить в другой район, и Яша, талантливый, но не обладающий достаточной внутренней силой, остался без поддержки. Но он и не думал, что она ему требуется. Рыжков вошел в мир богемы. Он издал еще один сборник. Приятели захлебнулись от восторга, но критики, не относящиеся к числу его друзей, отметили, что обещающий поэт стал повторяться. Тем не менее в целом отзывы были вполне благосклонными. Отзывы специалистов. А вот читающая публика новую работу Рыжкова практически не заметила.

Россиянам образца девяностых годов стихи оказались без надобности.

А вкусивший славы Яша мечтал о всеобщей известности, мечтал прогреметь на всю страну и отказывался верить, что времена изменились.

У него была возможность стать автором шлягеров, некоторые его стихи превратились в песни популярных групп, продюсеры предлагали контракты, обещали неплохие деньги, но Рыжков, проработав на ниве коммерческого рифмоплетства меньше года, впал в жуткую депрессию. Разве об этом он грезил? Разве к этому стремилась его душа? Тратить талант на «бухгалтер, милый мой бухгалтер»? А как же высокое искусство?

Холодный прагматизм реального мира подрезал Яше крылья.

Несмотря на то, что талант никуда не делся, что его лирика по-прежнему пользовалась спросом у продюсеров, Рыжков работал с ними изредка, только тогда, когда остро нуждался в деньгах. Он писал «в стол», мыкался по литературным журналам, которые едва сводили концы с концами и часто выплачивали гонорар экземплярами тиража, а после того, как от него ушла вторая жена, Яша прочно сел на иглу.

Рыжков тщательно скрывал от друзей новое увлечение. Во время редких встреч демонстрировал уверенность в себе, рассказывал, что работает в шоу-бизнесе и вполне счастлив, а на деле скатывался все ниже и ниже. Через несколько месяцев Яша попал на прицел к черным маклерам. Одинокий наркоман, владеющий трехкомнатной квартирой на элитном Ленинском проспекте, — мечта! У Рыжкова, стихи которого становились все хуже и хуже, а соответственно, теряющего уважение продюсеров, появился постоянный источник наркотиков: милая женщина, всегда имевшая под рукой дозу.

На какое-то время жизнь вновь превратилась в сказку: дармовой героин, «понимающая» спутница, готовая слушать его стихи и его откровения, что еще нужно для счастья? И неизвестно, чем бы закончилась эта сказка, если бы к Яше не забежал на огонек Корзинкин, разбирающийся в женщинах лучше, чем Менделеев в химии. «Милая женщина» вызвала у Левы подозрения, которыми он не замедлил поделиться с Волковым. Федор проверил новую подругу Рыжкова по своим каналам и понял, что Яша крепко влип: его знакомая входила в хорошо организованную банду, специализирующуюся на отъеме квартир у опустившихся москвичей и имевшую надежное прикрытие в серьезной правоохранительной структуре. Пришлось подключать Петровича.

В странные девяностые годы бандитов не то чтобы не ловили… но в некоторых случаях было правильнее с ними договариваться, и Очкарику, при поддержке уже набравшего изрядный вес в определенных кругах Ильи, удалось снять Рыжкова с крючка. Бандитам вернули стоимость потраченного на Яшу героина и выплатили штраф — тридцать тысяч долларов. «Милая женщина» навсегда исчезла с горизонта. Рыжкова Петрович отправил в заграничную клинику, а саму историю друзья решили не предавать огласке. О злоключениях Яши не знал никто, даже Мама Валя и Оксана.

— Привет, — бросил Очкарик.

— Привет, — кивнул открывший дверь Рыжков. — Кофе будешь?

— Не откажусь.

— Проходи. — И направился на кухню. — Только молока у меня нет.

Яша прекрасно знал, что Волков пьет исключительно черный кофе, но все равно сообщил об отсутствии молока. Всегда сообщал.

— Да я обойдусь, — привычно отозвался Федор. Квартира Рыжкова, которую Очкарик помнил с детства, была обставлена новой мебелью: почти всю старую Яша спустил на наркотики до того, как встретил «милую женщину». Стрекалов не только отправил друга, на лечение, но оплатил ремонт в его квартире и новую, обстановку.

— Работал? — Волков присел на табуретку и показал пальцем на лежащие на столе исписанные листы бумаги. Но не притронулся к ним, знал, что Рыжков этого не любит.

— Не получается, — не оборачиваясь ответил Яша. — Не идет.

Но главное, он пытается. Он хочет. После возвращения из клиники Рыжков сжег все, что написал в «героиновую эпоху», и несколько месяцев не притрагивался к перу. Теперь он возвращается.

— Почему ты не приехал к Петровичу?

— Работал. — Яша поставил на стол две кружки с растворимым кофе, уселся напротив Федора, но смотреть на друга не стал, повернулся к окну.

— Илья ждал.

— У меня смокинг в стирке.

— У меня тоже, — в тон ему отозвался Очкарик. — Поэтому я ездил в джинсах и свитере. Петрович стерпел.

— Твои джинсы, наверное, стоят дороже всего моего гардероба, — проворчал Рыжков.

— А это важно?

— А разве нет?

— Нет, — твердо ответил Волков.

— Блин, да когда вы поймете, что мы люди разного круга? — взорвался Яша. — Когда?! Когда перестанете доставать меня своей жалостью?

Судя по красноте глаз и количеству исписанных листов, он работал всю ночь. Пытался работать. У него не получалось. Стихи, которые бы с радостью запели любые «фабриканты», выводили Рыжкова из себя. Бесили. Нестерпима была сама мысль, что он пишет на таком уровне. Нестерпимо было сравнивать их с работами из первого сборника.

— Что вы ко мне лезете?!

— А что нам еще остается? — усмехнулся Волков. — Мы ведь друзья.

— Мещане хреновы! Достали вы меня со своей поганой моралью! Вы что, по вечерам перед собой отчитываетесь, что ли? «Доброе дело сегодня сделал? Молодец, Федя, ставь галочку». Что вы понимаете? Что?

Он был пьян. Пьян от бессонницы и неудачной работы. Пьян от тоски. Пьян от злости на самого себя. Он выкрикивал оскорбления, а Федор молча прихлебывал кофе и щурился. Пусть Яша выпускает пар. Пусть лучше так, чем с помощью шприца. Пусть бесится. Я потерплю.

— Думаешь, мне легко понимать, скольким я вам обязан? Уже обязан! А Петрович еще говорит: иди ко мне! Блин, да что я там буду делать? Стану членом общества? Член вам, козлы! Я не сдамся! Ты понял? Я не сдамся!

Вопли закончились. Рыжков вытащил из кармана тренировочных брюк платок и принялся сморкаться. Только он мог ухитриться подцепить простуду посреди лета. С самого детства ухитрялся.

— Побрейся, — негромко сказал Очкарик.