Читать книгу - "Время игры - Василий Звягинцев"

Как должны чувствовать себя люди, даже на подсознательном уровне не думающие о возможности вражеского вторжения и не представляющие, что такое неукротимая, терзающая нацию жажда «лебенсраум» — жизненного пространства…

Славский пришел в себя, повертел головой, попытался сесть.

— У, дьявол, как шея болит. Кто меня так, вы, что ли? — посмотрел он снизу вверх на Шульгина.

— Я, — не стал отпираться Сашка. — И еще повезло, что я руку придержал. А то бы амбец. При нормальном ударе позвонок вылетает только так, господин Славский. Давно из Берлина? — Шульгин давно перешел на нормальный, чистый русский язык.

Тоже маленькая хитрость. Если первые 15–20 минут говорить на ломаном языке, собеседник привыкает мысленно переводить его в правильный и почти никогда не замечает подмены.

Лицо человека выразило старательно изображенное недоумение:

— Из какого Берлина, о чем вы? — Но тут в поле его зрения попал немец. Вот тут изумление стало неподдельным. — Это вы? И вы с ними заодно? Ничего не понимаю…

— Спокойно, герр Славский. Имеет место небольшое недоразумение. Я — это я, господин Мэллони сам по себе, а вот эти люди совершили налет на номер сэра Ричарда…

— Вот черт. А я понял все совершенно наоборот. Ну тогда нам всем надо поскорее отсюда сматываться, пока…

Шульгин не стал ждать продолжения.

— Встать можете, голова не кружится?

— Нет, ничего. А мои ребята?

— Сейчас все будут в порядке. Вон, уже зашевелились. Вы уверены, что бежать надо немедленно?

— Более чем. Если мы уже не опаздываем…

— Тогда не будем отвлекаться. Детали — потом. Для отхода эта улочка подойдет? — спросил Шульгин, указывая за окно спальни. — Тогда так. Джо, ты с балкона спускаешь чемоданы во двор, грузишь машину. Вы, Гельмут, хватайте из номера все, что успеете, и со своего балкона присоединяетесь к Джо. Спуститься по опорным столбам легко, я проверил.

Будете готовы — выезжайте на улицу и ждите меня. Вы, господа, — обратился он к Славскому, — выбирайтесь тем же путем, что и пришли. Автомобиль вас подберет. Только… Когда мы уйдем, вытолкайте этих господ и еще одного, он сейчас в моем кабинете, на черную лестницу и… навсегда забудьте о них.

Вряд ли они нам еще понадобятся. А я спущусь по главной лестнице, рассчитаюсь с портье и заберу свой паспорт. Кстати, а где ваш, Гельмут? — Определяя диспозицию, Шульгин отнюдь не стоял на месте, он быстро и бесшумно кружил по комнатам, проверяя, не забыто ли что-нибудь важное, следил, как Джо готовится к эвакуации, и заодно выбирал из несессера еще какие-то ампулы.

— Мой паспорт при мне. Я его взял раньше…

— Предусмотрительно… Как вы считаете, господин Славский, стрельба при отходе возможна? Вы, наверное, лучше знаете цели и намерения противостоящей стороны.

— Не исключено… Но зачем вы хотите отпустить этих? Они же нас непременно выдадут. Кончить, и все дела.

При этих словах парни побелели и мгновенно покрылись липким потом.

— В том, что касается меня, я принимаю решения сам. И отвечаю за них. Занимайтесь своими делами. Джо, приготовь мой автомат… А вы, парни, сюда!

В кабинете он быстро вогнал остальным налетчикам по два кубика того же снадобья, что перед этим Путейцу.

— Так. Запоминайте. Ничего не было. Вы пришли, чтобы проникнуть в мой номер, но не успели ничего сделать, как появились неизвестные люди, и началась заваруха. Вам еле-еле удалось спрятаться, а потом сбежать. Видели, как мы собрались и быстренько ушли в сопровождении тех самых, которых вы встретили. Ясно?

Все трое дружно закивали. Лица их отражали напряженную работу мысли.

Этот новейший (для 1984 года) препарат действовал эффективнее любого гипноза или так называемого «электронного зомбирования». Причем не требовал предварительно разработанной легенды внушения. Мозг, получив принципиальную установку, все остальное делал сам: убирал в подсознание ненужные воспоминания и формировал новые на основе полученной команды. Минут через пятнадцать все трое будут искренне верить, что все случилось именно так, как сказал Шульгин.

И ни под пыткой, ни под обычным гипнозом от своих слов не откажутся. Теоретически, до конца своих дней. Впрочем, утверждать это категорически Сашка бы не стал. Не располагал соответствующей статистикой. Если даже на пару суток хватит силы внушения, и то достаточно.

…Получив, кроме положенной платы, щедрые чаевые, ночной портье не выразил удивления неожиданным отъездом постояльца.

И Шульгин с британской надменностью не стал ничего объяснять.

Это русский, независимо от чина и сословия, не преминул бы пуститься в пояснения: мол, срочное дело требует немедленного отбытия в столицу, или жена заболела, или в карты проигрался и денег осталось только на билет третьего класса, а западный человек непоколебимо уверен, что его поступки никого не касаются, а уж тем более — обслуги.

При этом он внимательно и цепко осматривал и обширный, едва освещенный настольной лампой вестибюль, и улицу за высокими, на два этажа, окнами.

Хотя ничего действительно важного увидеть не надеялся, скорее — просто по привычке.

Если кто и собирается устроить очередное покушение, болтаться на виду перед входом в гостиницу он не будет.

Или в подворотнях накапливаются, или через чердак проникать будут, через подвалы, к примеру.

Забавно новая жизнь началась.

Проще всего было бы попросить отпереть дверь, ведущую на хозяйственный двор, и оттуда прорываться на полной скорости. Никто бы задержать не успел.

Да только… Швейцар, пожалуй, просто не поймет, для чего господину в темноте пробираться среди мусорных баков с кухонными отбросами, дождевых луж и конских яблок, оставленных битюгами ломовых извозчиков, доставлявших припасы для завтрашнего дня, если слуга обязан подать экипаж прямо к крыльцу.

Нет уж, будем действовать согласно протоколу. Шульгин кивнул на прощание портье и швейцару, отдавшему по-военному честь, и шагнул за порог.

Дождь, слава богу, наконец-то прекратился.

До последнего Сашке не верилось, что сейчас произойдет что-то экстраординарное. Скорее всего он спокойно сядет в машину и отправится неизвестно куда и неизвестно зачем.

Впрочем, зачем — более-менее понятно. Чтобы поддержать уже достигнутую стабильность в мире, который начал каким-то образом самоорганизовываться в ответ на грубо предложенные ему новые обстоятельства и правила игры.

Вся беда в том, что 99 и 9 в периоде процентов обитателей этого мира никогда не воспринимали свою деятельность или бездеятельность именно как «созидание» или «сохранение» реальности.

Они просто жили так, как подсказывали обстоятельства, обычаи, привычки или даже придуманные цели. Для них все просто и обычно. И для фон Мюкке, для Славского, для Пичугина с его ребятами.