Читать книгу - "Вежливость королев - Надежда Первухина"

— Добрый вечер, — слегка коверкая слова, сказал незнакомец в черном. — Могу я войти, чтобы поговорить с вами? Это весьма важно.

Сирена Федоровна уловила легкий, но очень изящный акцент, присутствующий в речи симпатичного, но слишком уж странно одетого мужчины, и ей почему-то показалось, что это иностранный шпион.

— Вася! — отчаянно крикнула она, забыв про все правила конспирации. — Иди сюда, тут шпион!!!

Бригадир-самогоновед на зов явился незамедлительно, при этом, правда, крепко держась за стену, поскольку самогон оказал на него самое мощное и сногсшибательное воздействие.

Г'ыде шпион? — спросил Вася.

Послушайте, — мягко проговорил Уильям, с некоторой опаской поглядывая на мужлана, напоминавшего внешностью кусок доисторической породы, силой тектонических преобразований отколовшийся от скалы. — Я вовсе не шпион, с чего вы взяли?

— А эт-то мы счас раз… раз… разг'ылядим! — пообещал каменнолицый поздний гость Сирены Федоровны.

Уильяму совершенно ни к чему были лишние разговоры, долгие объяснения, пререкания и упреки типа: «Да брешешь ты все, мужик!» К тому же всю свою миссию Гогейтису требовалось выполнить строго до полуночи (по местному времени). А миссия у него была… Ну да, практически невыполнима. Поэтому Уильям улыбнулся обезоруживающе кроткой улыбкой и сказал:

— Нет причин для беспокойства. Поверьте, Сирена Федоровна. Я из столицы, привез вам большой привет от вашей милой дочери.

— Ах! — только и смогла проговорить Сирена Федоровна, от волнения осев в вовремя подставленные крепкие руки Василия-тракториста.

…Разумеется, «дорогого гостя», по выражению Сирены Федоровны, вопреки всем его отказам-отнекиваниям, усадили за стол с деревенскими разносолами и тем самым самогоном. Уильям, крепко памятуя наказ Кариночки «Не пей там ничего, даже воды!!!», от предложенного угощения деликатно и настойчиво отказался, мотивируя это тем, что он заглянул буквально на несколько минут.

— Я здесь проездом, — объяснил Уильям. — И госпожа Карина просила меня передать вам от нее большой привет.

— Ох! Госпожой ее даже величаете! — всплеснула руками Сирена Федоровна. — А я уж и не чаяла, где и как теперь живет моя Кариночка. Писем из Москвы от нее уж, почитай, больше полугода нет… А вы с моей дочкой в Москве познакомились?

— Да, — начал излагать придуманную Кариной легенду Уильям. — Дело в том, что я являюсь директором театральной студии «Новое пламя». Однажды на премьеру одного из студийных спектаклей пришла ваша дочь. Представление произвело на нее неизгладимое впечатление. После спектакля мы с Кариной говорили… долго говорили, и я предложил ей роль в нашем театре.

— Ой! Ажно не верится, что дочушка стала артисткой! И кого же играет моя Кариночка в театре вашем? — Сирена Федоровна так увлеклась выслушиванием рассказа незнакомца, что и не заметила, как се геройский бригадир Василий тихо растворился в густо-чернильной синеве наступающей ночи, а вместе с ним растворилась и двухлитровая бутыль самогона…

— Кого играет? — не смутился вопросом Уильям. — Да в основном все королев, королев… Осанка у нее очень для таких ролей подходящая. И… внешний облик.

— Да, моя Кариночка красавица! — порадовалась Сирена Федоровна. И тут же слегка всполошилась. — А вы, часом, уж не ухажер ли ейный будете?

— Я являюсь директором, — повторил затверженную фразу Уильям, потому что не знал в точности, что означает слово «ухажер».

— Конечно-конечно… А что же вы ничего не пьете, не едите? Угощайтесь, все у нас хоть и простое, деревенское, да зато натуральное, прямо с огорода!

— Благодарю, но у меня сценическая диета. Лечебное голодание, — вспомнил Уильям Каринины советы и толково ввернул подходящую к случаю фразу.

— То-то я гляжу, вы такой худющий, хоть и симпатичный. А звать-величать вас как?

— Уильям Магнус Гогейтис. Я американец шведского происхождения. — Еще одна выдумка Карины. — Сирена Федоровна. Я ведь приехал не только для того, чтобы привет вам от дочки передать, а еще и по важному делу.

— Да?

— Да. У меня к вам просьба творческого характера.

— Это какая же? — удивилась Сирена Федоровна.

— Наша следующая пьеса будет называться «Переполох в курятнике», — гнул свою линию Гогейтис. — Для полноты сценического образа мне нужно увидеть… место, где может одновременно находиться очень много, просто катастрофически много кур, петухов, перьев всяких… Сами понимаете, в богемной столице такого места не найти. Вот ваша дочь Карина посоветовала мне приехать к вам. В ваше славное село с таким поэтическим названием — Верхние Затиральники!

Окончание речи Гогейтиса, обильно, как блины сметаной, сдобренное лестью, сделало свое дело.

— Правильно дочка посоветовала, я почетная птичница нашей знаменитой на весь Обтиралинский район птицефермы! Через вот эти самые руки, — Сирена Федоровна продемонстрировала коричневые от солнца, оплетенные сеткой взбугрившихся вен и артритных шишек кисти, — столько кур прошло — и не счесть! У меня за большой персональный вклад в дело птицеводства столько грамот имеется — полон сундук под божницей стоит.

— Мне бы ваших птичек поглядеть… — тонко напомнил Уильям.

— А что ж?.. Завтра с утречка тогда и сходите со мной на ферму, поглядите, коли вам надо.

— Не утром. — Гогейтис проникновенно поглядел на женщину. — Сейчас.

— Да как же это? Ночь-полночь на дворе!

— У меня срочный рейс. Пора в путь-дорогу… Понимаете? Самолет до Москвы. Опоздаю, если мы перенесем пере… осмотр птичек на утро…

— А, понятно… Что ж, тогда идемте, посмотрите сейчас на нашу ферму. Сторожа попрошу, он откроет.

Гость сразу подхватился:

— Благодарю! А вот это вам от дочки подарок. — И вытянул из кармана длинный платок из золотых, с вкраплениями-сердечками голубого бисера кружев. Этот платок Карина потихоньку стащила из какого-то сундука, коими в изобилии забита была герцогская кладовая, и передала Уильяму с просьбой сделать Сирене Федоровне подарок. Благо этой покражи не видела герцогская домоправительница, иначе ждал бы Карину форменный разнос: золотой кружевной платок был не чем иным, как венчальной накидкой прабабки герцога Синелии Дюбелье-Рено, урожденной Рубероид, и стоил целое состояние.

А Сирена Федоровна, приняв роскошную (и, видать, модную) столичную вещь, растаяла в улыбке:

— Ой, да как же… Да дорогое же, наверно… В церковь только в таком убранстве ходить али на профсоюзные собрания… Али на выборы… Вы за какую партию голосовали на прошлых-то выборах?

Уильям улыбнулся, изящно проигнорировав последний вопрос.

— А теперь, пожалуйста, покажите мне вашу птицеферму… Простите, что тороплю, но мне дорога каждая минута…

— Да, да, идемте!

Едва они вышли за калитку, как Уильям завопил так, словно вступил в свежую лепеху коровьего навоза, да притом обеими ногами (в смысле вступил, а не завопил, конечно):