Читать книгу - "Узкие улочки жизни - Вероника Иванова"

— Вы желаете сделать заказ?

— Я... я только хочу спросить. Если можно, — робко добавила она.

— Конечно, спрашивайте.

— Вы поможете мне умереть?

* * *

Если бы не два утренних урока, я бы определённо впал в ступор, услышав из уст милой старой женщины столь странную просьбу. Но после знакомства с солдатами армий, воюющих за людские души, сказал только:

— Хм.

— Вы поможете? — повторила свой вопрос посетительница.

— Самое быстрое, что я могу сделать, это напоить вас чаем. Не откажетесь продолжить разговор за чашечкой?

Она немного смущённо улыбнулась:

— Кофе, если позволите. Я с юности привыкла к крепкому чёрному чаю, знаете, был такой, «Золото колонии», стоил совсем недорого, но брал за душу крепко-крепко... А нынешние сорта слишком изысканны для меня.

— Кофе? Никаких проблем! Пойдёмте-ка на кухню.

К счастью, Ева не успела уничтожить остатки запаса молотых кофейных зёрен, и спустя несколько минут старушка, с грацией настоящей леди присевшая на краешек стула, уже с удовольствием вдыхала аромат дымящейся жидкости, сотворённой мной с помощью бытовой техники.

— Хорошо пахнет. Даже очень хорошо. Я бы сказала, что вы умеете варить кофе, если бы не этот чудовищный агрегат... Он же всё делает сам, верно?

— Сам. Но каждый раз по-разному.

Я не стал рассказывать, какие кошмарные отвары удаются фроляйн Цилинске, но старушка поняла всё без слов и усмехнулась:

— Конечно, руки-то никуда не денутся... А где руки, там и душа неподалёку.

Самый удобный тайм-аут, какой только можно придумать, это налить и себе чашку чая: можно неторопливо катать на языке по глотку, тратя выигранное невинной уловкой время на возвращение равновесия духа и тела.

Старушка не была похожа на предыдущих визитёров прежде всего полным отсутствием страстей, внешних и внутренних. Её мысли ощущались, как стоячая вода в пруду, забытом и заброшенном в самом дальнем уголке парка, вот только ряска ещё не полностью затянула тёмную гладь, и в оставшихся просветах отражается небо. Светлое-светлое небо раннего зимнего утра, постепенно наливающееся прозрачно-белым сиянием, хотя солнце ещё не показалось из-за линии горизонта. А под небом мне вдруг почудилась бесконечная равнина, припорошенная снежной пылью и замершая в ожидании порыва ветра или шагов, которые нарушат девственность чистого листа несколькими строчками... Эпилога или новой главы?

Следующий глоток обжигающе горячего чая подействовал на меня, как укол обезболивающего в кабинете у дантиста: челюсти онемели, хорошо хоть, что на считанные секунды, а не до окончания рабочего дня.

Я редко читал такие книги мыслей. Если быть честным, то самостоятельно и вовсе ни разу, но куратор, назначенный Коллегией, однажды обмолвился о чём-то подобном и, подкрепляя слова делом, продемонстрировал мне «чистое» сознание. Именно чистое, а не очищенное или, как брезгливо говорят профи, «зачищенное».

При всём внешнем сходстве разница между ними огромна: зачищенное поле мыслей похоже на тщательно выметенный пол, иногда даже с содранным паркетом. Такое сознание можно обиходить, перестелить ламинат, захламить столиками, стульчиками, шкафами и кроватями, но уюта в нём будет не больше, чем в меблированной комнате. Наёмное жильё, оно и есть наёмное. Передышка на пути, не более. Чистое сознание — лист бумаги, на котором можно написать, что угодно и без малейших усилий, поскольку человек готов к восприятию любой информации, готов поверить всему услышанному и принять, без вопросов и возражений. Готов сделать своим. Родным.

Сидящая передо мной пожилая женщина, сама того не сознавая, доверила мне свою дальнейшую судьбу. Скажи я, что воздух — твёрдый, а камень — невесомый, она затвердила бы и это не хуже молитвы. Так вот, как выглядит истинная власть над умами... Жутковато. Я не испугался ни послушницы мастера Карла, ни буйного христианина, а глядя на хрупкую старушку с ясными лучистыми глазами, дрожу, сам не зная, почему.

Хотя нет. Знаю. От возбуждения и желания попробовать... Попробовать побыть пастырем. Ууууу, вот и моя гордыня, легка на помине!

Интересно, как боролись с искушениями святые подвижники? Аскезой и отшельничеством? Я не отягощён прихотями, да и в людных местах предпочитаю находиться лишь по необходимости. Достаточно ли накопленных мной сил, чтобы победить соблазн?

— Вы чем-то встревожены? — вежливо спросила старушка.

Врать не стоит, но если отвечу искренне, придётся рассказать и о причине моего волнения, поэтому предпочту ответить утвердительно, но уклончиво:

— Пожалуй.

— Вас смутила моя просьба? Простите великодушно, я думала, что...

— Что подобные просьбы я слышу каждый день с утра до вечера. Не хотелось бы вас огорчать, но дела обстоят несколько иначе.

Она растерянно сощурилась, и сеточка морщин раскинулась от уголков светлых глаз до крыльев носа:

— Моё желание...

— Имеет право на существование.

— Но оно не...

— В этом мире возможно всё.

— Кроме чудес, — печально подытожила женщина.

Нестерпимо захотелось возразить, но я мысленно залепил себе пощёчину. Не должно прозвучать ни одного лишнего слова, помнишь? Ни словечечка. Хотя моя собеседница глубоко заблуждается, начинать спор нельзя. Ни в коем случае.

Чудес не бывает? Ерунда! Вот я, к примеру, настоящее чудо, причём рукотворное. Не скажу, что радостное и всем довольное, но всё-таки чудо. Пусть возникшее не по мановению руки, не по приказу волшебной палочки, явленное не в результате вдохновенных и страстных молений, а сотворённое усилиями нейрохирургии, но можно ли было предположить, что самый обычный человек способен...

А на что способен, собственно? Барахтаться в чужих сознаниях? Великое счастье, можно подумать! Пять лет назад я жил безмятежно, толком ничего не зная о существовании информационного поля, изучением которого занимался талантливый физик Макс Лювиг. Вернее, Макс фон Лювиг, хотя благородную приставку он предпочитал опускать. И наша судьбоносная, как любят высокопарно выражаться некоторые эстеты, встреча перевернула всё с ног на голову, поставив жирную точку в конце главы, сумбурной, наполненной эмоциями и стремлениями, нелепой, но искренней.

Я жил... А безмятежно ли?

Каждая неудача воспринималась, как поражение в Столетней войне, каждое достижение казалось триумфом на Олимпийских играх. Оглядываясь на прошедшие годы, понимаю: девяносто девять процентов событий не стоили потраченных на них переживаний. Не жалею о прошлой щедрости чувств, но временами обидно сознавать, что по-настоящему важные вещи произошли обыденно и спокойно, оставив о себе почти бесстрастные воспоминания. Получил возможность читать мысли людей, обрёл могущество, для очень многих желанное и недостижимое, а восторга или гордости не испытываю. Пожалуй, подготовка к операции вызывала у меня воодушевления во сто крат больше, чем достигнутый грандиозный результат. И я знаю причину, не позволившую воспарить над толпой. Щелчок по носу. Донельзя обидный, во многом оскорбительный, болезненный и жестокий. Зато благодаря ему нимб над моей закружившейся от успехов головой рассыпался прахом, ещё не начав сиять. Но чудо всё-таки было. И осталось.