Читать книгу - "Тени безумия - Юрий Пашковский"

На небе созвездие Зеркала перечеркнула рыжим болидом Десница Дракона – блуждающая красная звезда. В Серединных землях ее считали вестником богов и богинь войны, и приближение Десницы к земле по словам астрологов Эквилидора означало наступление неспокойных времен – Часа Меча и Копья, Часа Крови и Боли.

– Это гордыня, учитель? Или гордость? Почему я не могу успокоиться? Или дело не в Лаусе, а в том, кто назвался именем Игнасса? Я не могу позабыть его слова. Ведь он сказал мне отступить. Затаиться. Выждать. Я смог это сделать – я сдержался перед Лаусом. Я отвечал за Дайру. За Ксанса. За Биваса и Криста. Но сейчас я ни за кого не отвечаю, только за себя. И мне надоело думать о словах Игнасса. Реально ли его предупреждение? Не является ли оно уловкой, ничего не значащим вздором? Он сковал меня своим появлением. Тот же это человек или кто-то иной, принявший обличье фон Неймара – он будто связал меня по рукам и ногам, и нет такой магии, что может освободить меня от этих пут. Ведь они лишь у меня в голове, я сам затягиваю узлы, гадая, стоит ли мне отказываться от заданий? Или мне плюнуть на все и ни на что не обращать внимания? Продолжать жить, как жил, любить Эльзу, выполнять миссии, готовить смену. Ну а если Игнасс говорил правду? Если он предупреждал меня о грозящей беде – даже из корыстных побуждений, желая использовать в будущем? А если, не послушавшись, я попаду в беду? Не за себя боюсь, учитель. Если из-за моих действий снова пострадает Эльза – я себе этого не прощу. Проклятье! Я чувствую себя Туридановым василиском!

Уолт замолчал, глянул на небо. За яркой Десницей Дракона следовала почти неразличимая голубая искорка – Слеза Девы, третья из Ожерелья Небес[8]. Первая, Око Тьмы, появлялась с наступлением вечера, чернильной каплей стекая по бледной вершине мира. Слезу Девы считали вестницей богинь и богов любви, и ее приближение, в противоположность Деснице, означало наступление эпохи спокойствия и благоденствия.

– Однако я понимаю, учитель: стоит мне один раз прислушаться к словам Игнасса, стоит мне отказаться – и я или взорвусь, пытаясь вырваться из пут, или снова затаюсь, снова буду слушать очередного «Игнасса», который будет рассказывать, как мне жить. Я не хочу взрываться. Я отвечаю за свою команду, отвечаю за коллег и учеников. И я не хочу потерять доверие к самому себе. Тень искушал меня властью. Игнасс искушает меня бездействием. Ненавижу искушения. Я останусь самим собой, учитель. Знаете, тогда, в Подземелье, я смог спасти вас и Эльзу, потому что остался самим собой. Меч предлагал мне уйти, бросить все как есть, потому что он хотел полностью реализоваться, а Равалон не позволял ему проявить себя. И ведь я чуть не ушел. Мощь, дарованная Мечом, чуть не уничтожила мое сознание. Еще немного, и в распоряжении Символа Инобытия оказалась бы послушная кукла, способная выдержать даруемое Артефактом всемогущество, но это был бы не я. Меня бы не было. И сейчас – сейчас происходит то же самое, пусть и в иной форме. Игнасс посоветовал мне не вмешиваться. А если меня отправят спасать тысячи жизней? Если я должен буду уничтожить убоговское Воплощение? Мне отказаться лишь потому, что я могу пострадать? Потому, что якобы от моей жизни зависит некое Равновесие? Я же боевой маг! Я должен действовать, а не переживать!

Разволновавшийся Уолт чуть не выронил фонарь. Хм, а еще что-то о «не переживать» говорит. В Восточных степях его за столь плаксивые речи уже каждый ребенок высмеял бы, а воины и воительницы презрительно плевали бы вслед. Темные рефлексией не страдали, предпочитали любому размышлению славную попойку или хорошую драку.

– Дело ведь только во мне, учитель. Каждый сам решает для себя, и полагаться на других – означает просто избегать ответственности. Мой долг – не бояться. Я ведь давал клятву. Я ведь говорил: «Клянусь не отступать перед Стихиями и Началами. Клянусь не отступать перед Изначальными», – и я не лгал тогда. А сейчас что – я готов отступить из-за слов мертвеца? А потом? Потом я буду отступать постоянно? Ведь сделав первый шаг, уже легко сделать и второй. Впрочем, альтернатива пугает меня не меньше. Настолько возгордиться, чтобы забыть о семье, забыть о друзьях, забыть о товарищах. Где та грань, которая позволит мне остаться собой и не совершить ошибки? Где тот срединный путь, который приведет меня к правильному решению?

Предыдущие не прерывали монолог нынешнего. О, они могли многое сказать и обычно предпочитали делиться взглядами на мир, жизнь, смертных, Бессмертных и вообще на все в самое неподходящее время. Однако когда Уолт приходил к мраморной плите с геомагическими знаками или когда был с Эльзой, они скрывались в глубинах подсознания, в тех безднах души, до которых могли добраться разве что Сивиллы Лесных эльфов.

Уолт смотрел на нанесенную на верх плиты клинопись Хак’У, древнейшего подземного народца, вышедшего из лона Матери-Земли задолго до гномов, кобольдов, карликов и кумбхандов, и понимал: он принял решение. Принял неосознанно еще тогда, в Фироле, узнав в незнакомце Игнасса фон Неймара.

Почему-то рядом с памятником наставнику мысли Уолта очищались от налета лишних эмоций, и он видел вещи в другой перспективе. Правильной? Кто ж его знает…

Он не откажется ни от каких заданий. Он продолжит выполнять свои обязанности боевого мага, и пускай Игнасс катится обратно в Нижние Реальности со своими туманными предостережениями и болтовней о Равновесии. Все случится так, как должно случиться, но Уолт приложит все возможные усилия, чтобы все произошло как можно лучше для него и его близких. Гм, получался какой-то субъективный фатализм.

Уолт улыбнулся, протянул руку и коснулся холодного камня.

– Спасибо, учитель.

В прошелестевшем вокруг ветре кто-то более впечатлительный смог бы услышать какие-нибудь слова, ответ на благодарность. Но ветер – это просто ветер. Движение воздуха. Своей воле его может подчинить бог восточных ветров Апулос или его северный собрат Тарей, маг может использовать его как гиле для своих заклинаний, а элементали воздушной Стихии могут резвиться в нем, словно веселящиеся в реке дети.

Но ветер всегда, при всех изменениях остается собой – порывистым потоком, рожденным на заре времен задышавшим полной грудью миром, вольным течением жизненной энергии, для которой нет преград.

Ракура плотнее закутался в плащ, выкинул из головы все, что беспокоило его последнюю неделю, и отправился домой.

– Ну а потом, – Эльза с трудом сдерживала смех, – она взяла не ту склянку и перелила содержимое в свой флакон. Мы заметили, что Лютеция забрала афродизиак, а не лечебную настойку, лишь спустя полчаса. Послали лаборантов предупредить. Минут двадцать прошло, а они не возвращаются. Мы с Анной решили сходить, узнать, что произошло. Значит, приближаемся мы к факультету предметников и видим: собрались они всей толпой возле кабинета завкафедрой и дружно держат дверь. И мастер Магиари с ними, и наши лаборанты там же. А дверь сотрясается, словно в нее Тварь ломится. Предметники все бледные и перепуганные, пытаются Печать поставить и никак не могут. Мы, конечно, спросили, что происходит. Оказалось, Лютеция ни с того ни с сего надела кожаный обтягивающий костюм, начала набрасываться на мужчин и чуть ли не насиловать, вот только отчего-то пыталась их связать перед этим и молодильные яблоки в рот запихнуть. Да еще жезлом своим так недвусмысленно помахивала, что предметники аж заикались, вспоминая. Магиари ее сначала попытался усыпить, он ведь еще и стихийник, а не только предметник, однако Лютецию это только распалило. Представляешь, она выпила весь флакон, и вся энергия в Локусах устремилась к ее центрам удовольствия, вот только такая доза исказила ее влечения, и в результате получилась одержимая плотским желанием Гневная богиня, а не Лютеция.