Читать книгу - "Ведьмин век - Марина и Сергей Дяченко"

Оборванная струна на мандолине профессора Митеца свернулась спиралью, будто виноградный ус.

— Юлек…

— Замолчи.

Из дому вышел Назар. Слегка сбитый с толку, даже огорченный:

— Она сказала, что поспит… Но ей вроде бы лучше… Папа?!

Профессор отвернулся:

— Будь добр… будь добр, пойди и свари нам кофе.

Парень не двинулся с места. Когда он нервничал, ресницы его часто моргали — почти как у куклы, которую мелко трясут. Нервный тик.

— Папа…

— Назар.

Гость неожиданно усмехнулся:

— Все в порядке, Назарушка. Иди…

Оба напряженно молчали, пока за парнем не закрылась дверь кухни. И потом промолчали еще несколько долгих тягостных минут.

— Юлек, — медленно проговорил гость. — Ты разумный парень… всегда был. А теперь, вот зараза, я начинаю думать, что лучше бы мне этот маленький факт — сокрыть. Чтобы когда-нибудь потом, в спокойной обстановке…

— Ты соображаешь?..

Профессор отшвырнул от себя мандолину. Так, что она жалобно бренькнула, угодив на камушек в траве. Гость неодобрительно пожал плечами — но на этот раз промолчал.

— Ты… — профессор перевел дыхание. — Ведьма… В моем доме… С моим сыном… Тайно… Как гадко. Какая гадость, Клав…

Он поднялся, сунув руки глубоко в карманы; голос его обрел требовательные нотки:

— Я прошу тебя, Клавдий, поговорить с Назаром прямо сейчас. Я не желаю… Ни минуты…

— Юль? — тот, кого звали Клавдием, удивленно поднял брови. — А что я, по-твоему, могу сказать Назару? В конце концов, если он ее любит…

— Любит?!

Некоторое время профессор кружил вокруг костра, не находя слов. Потом уселся на место — и по выражению его лица гость понял, что Юлиан Митец наконец-то взял себя в руки, надежно и крепко.

— Я так понимаю, — бесцветным голосом начал профессор, — что ты по долгу службы должен ее забрать? Для учета и контроля?

— По долгу службы, — гость в задумчивости закурил третью сигарету, — этим занимаются несколько другие люди. Вот распорядиться, чтобы ее забрали — это я, в самом деле…

— Попрошу тебя — только не в моем доме, — уронил профессор все так же бесцветно и глухо. — Я не хотел бы…

— Да нет никакой необходимости ее брать! — его собеседник сощелкнул с элегантных серых брюк черную снежинку копоти. — Она сама придет куда надо, и, уверяю тебя, ни один сосед…

— Мне начхать на соседей.

Лицо профессора налилось желчью. Всякий, кто час назад был свидетелем праздника с песнопениями, поразился бы случившейся с Митецем перемене.

— Мне начхать на соседей. А вот на сына мне не начхать; инициирована ведьма либо нет… Ты смотришь на все это глазами, зараза, специалиста, а я… — профессор осекся. Перевел дыхание, поднялся, намереваясь идти в дом.

— На месте твоего сына я бы ослушался, — негромко сказал ему в спину тот, кого звали Клавдием.

* * *

Назар явился через полчаса; о человеке, пережившем потрясение, принято говорить, что он внезапно постарел. С Назаром случилось обратное — молодой мужчина, который не так давно на руках внес в дом свою будущую жену, теперь казался испуганным и смертельно обиженным мальчиком:

— Клавдий?..

За время, проведенное в одиночестве, друг семьи успел прикончить пачку своих замечательных сигарет и теперь смотрел, как изящная картонная коробочка догорает в костре.

— Назарушка, она бы тебе сама сказала. Не сегодня-завтра… Но не посвятить твоего отца я не мог. Это было бы, м-м-м… некрасиво с моей стороны. Непорядочно. Да?

Назар шумно сглотнул:

— А может так быть, что она и сама не знает? Вдруг?..

Некоторое время Клавдий раздумывал, а не соврать ли. Потом вздохнул и покачал головой:

— Увы. Они всегда и все про себя знают.

— Она мне врала, — сказал Назар глухо.

Клавдий удрученно пожал плечами.

* * *

Ивга не спала — лежала, натянув на голову одеяло, уткнувшись носом в подтянутые колени и воображая себя улиткой. В домике, в раковине, уютно и тепло, все, что за стенками раковины, безразлично и безопасно…

Потом у нее кончилось воображение, а вечер все не кончался; кто-то ходил по дому, кто-то вполголоса переговаривался, потом ей послышался звук заводимого мотора.

В какой-то момент она почти поверила, что кошмар закончился и все обошлось, что Великий Инквизитор сейчас уедет и все останется по-старому…

В этот самый момент и пришел Назар. Не зажигая света, молча остановился в полумраке, у самой двери; Ивга напряглась, но первой вступить в разговор у нее не хватило смелости.

— Как ты? — спросил Назар, и она поняла, что он уже все знает. — Как ты себя чувствуешь?

Как я себя чувствую, спросила себя Ивга. Как вошь в парикмахерской — легкий дискомфорт…

Назар молчал; под его взглядом лежащая в темноте Ивга действительно ощутила себя вошью в пышной шевелюре — мелкая тварь, обманом проникшая в этот прекрасный и прекрасный мир.

— Ну, спокойной ночи, — сказал Назар деревянным голосом и прикрыл за собой дверь.

Несколько минут Ивга лежала неподвижно, вцепившись зубами в собственную руку. Потом вскочила, включила торшер и судорожно принялась собирать вещи.

Лихорадочная работа помогла ей на короткое время освободить себя от мыслей; она потрошила шкаф и выворачивала тумбу, а тряпок обнаружилось неожиданно много, а старенькая дорожная сумка, Ивгина спутница в странствиях, оказалась маленькой и невместительной.

Она отвыкла от такой жизни. Когда все имущество — в потертой спортивной сумке. Ох, как она отвыкла, расслабилась, разомлела…

Осознание потери проткнуло ее, будто ржавой иголкой, она опустила руки, села на пол и закусила губу, чтобы не разреветься. Потом, потом, все слезы — потом…

Она все-таки расплакалась бы, если бы не другая мысль, положившая ледяную лапу на вздрагивающее плечо: Инквизиция. Не та провинциальная, от которой она много раз уворачивалась; настоящая Инквизиция, Великая Инквизиция, разъезжающая в «графах», шикарных машинах цвета сочной жабы…

Ивга погасила торшер, едва не оборвав шнурок-выключатель. Неслышно подошла к окну; дивный летний вечер благополучно сменялся дивной же ночью, звездной, сверчливой и совершенно безмятежной. Вчера в это же самое время они с Назаром…

Ивга шлепнула себя по лицу. Удар оборвал мысль, и острая внутренняя боль сменилась болью простой и вульгарной; Ивга видела в темноте достаточно плохо, но все же лучше, чем любой другой человек…

Если он не ведьма или не инквизитор.