Читать книгу - "Рыцарь - Джин Вулф"

Так я получил новое имя.

Старуха вновь принялась прясть, но казалось, она читает по нити.

– Ты переживешь падение перед взлетом и взлет перед падением.

Испуганный этими словами, я попросил позволения задать вопрос.

– Раз уж ты задаешь вопрос, постарайся задать вопрос потолковее. Что ты хочешь знать, Эйбел Благородное Сердце?

В голове у меня теснилось столько вопросов, что я не смог выбрать ни одного дельного.

– Ты кто? – спросил я.

– Парка.

– Ты предсказательница?

Она снова улыбнулась.

– Некоторые так считают.

– Как я сюда попал?

Старуха указала веретеном с навитой на него пряжей в глубину пещеры, погруженную в густой мрак.

– Я не помню, чтобы я был там, – сказал я.

– Это воспоминание стерто из твоей памяти.

Я сразу же понял, что так оно и есть. Кое-что я помнил. Я помнил тебя, нашу лесную хижину и облака – но все это осталось в далеком прошлом, а с той поры произошло множество событий, которых я совершенно не помнил.

– Тебя привели ко мне эльфы.

– Кто такие эльфы? – Мне казалось, я должен знать.

– Разве ты не знаешь, Эйбел Благородное Сердце?

Затем она надолго погрузилась в молчание. Я сел и пристально уставился на нее, хотя время от времени оборачивался и бросал взгляд в глубину пещеры, откуда, по словам старухи, я пришел. Каждый раз, когда я отводил от нее глаза, она начинала увеличиваться в размерах, и я остро чувствовал близкое присутствие некоего огромного существа. Когда же я вновь переводил взгляд на нее, она неизменно оказывалась ниже меня ростом.

Это во-первых. Во-вторых, я помнил, что в детстве знал об эльфах все; и с этим воспоминанием было связано другое, о маленькой девочке, которая играла со мной… и там были огромные-преогромные деревья, папоротники гораздо выше нашего роста и прозрачные родники. И мох. Очень много мха. Зеленого мягкого мха, похожего на бархат.

– Они прислали тебя с рассказом о своих обидах, – сказала Парка, – и о своем поклонении.

– Поклонении? – Я не понял толком, что она имеет в виду.

– Поклонении вам.

Эти слова вызвали у меня другие воспоминания – не совсем воспоминания, а смутные чувства.

– Они мне не нравятся, – сказал я, и это было правдой.

– Посади одно семечко, – сказала старуха.

Я долго ждал, не скажет она еще чего; ждал, поскольку не хотел задавать вопросов. Но она молчала, и наконец я спросил:

– Вы не собираетесь рассказать мне обо всем? Об обидах и прочих делах?

– Нет.

Я облегченно вздохнул. Я боялся услышать что-нибудь ужасное.

– Ну и хорошо.

– Да. Без успехов нельзя никак, посему постановляю так: всякий раз, когда ты исполнишь желание сердца своего, сердце твое будет устремляться к еще высочайшей цели.

У меня возникло ощущение, что если я продолжу задавать вопросы, ответы на них мне не понравятся. Солнце протянуло свои руки в пещеру и благословило нас обоих – по крайней мере, мне так показалось; потом оно опустилось в море, и море попыталось последовать за ним. Вскоре перед пещерой, где я недавно стоял в воде по пояс, обнажился берег.

– Это и есть отлив? – спросил я.

– Подожди. – Старуха прекратила прясть, намотала на кисть руки кусок нити с деревянного веретена, перекусила ее и протянула мне. – Для твоего лука.

– У меня нет лука.

Она указала на мой посох, Бен, и я увидел, что он пытается превратиться в лук. Он чуть изогнулся посередине, в остальном оставаясь совершенно прямым, а поскольку толстый конец посоха я обстругал, на концах он теперь был тоньше, чем посередине.

Я поблагодарил Парку и выбежал из пещеры на каменистый берег под скалой. Когда я обернулся и помахал рукой на прощание, мне померещилось, будто пещера полна белых птиц, порхающих взад-вперед. Старуха помахала мне в ответ; теперь она казалась очень маленькой, словно огонек свечи.

К югу от пещеры я нашел тропинку, круто поднимавшуюся по склону скалы. Наверху я обнаружил развалины каменных стен и крепостной башни. К тому времени, когда я добрался туда, на небе уже высыпали звезды и стало холодно. Я поискал какое-нибудь защищенное от ветра убежище и вскоре нашел, а потом забрался на полуразрушенную башню.

Башня стояла на скалистом острове, соединенном с материком длинной каменистой отмелью, столь низкой, что она едва выступала из воды даже в пору полного отлива.

При свете звезд я напряженно вглядывался в перекатывающиеся через нее волны, наверное, минут пять, прежде чем окончательно удостоверился, что вижу именно отмель. Я понимал, что должен выбраться с острова, пока есть такая возможность, и найти ночлег на берегу.

Я понимал, но не сделал этого. Во-первых, я страшно устал. Я не испытывал ни голода, ни особой жажды, но чувствовал такую усталость, что хотел лишь прилечь где-нибудь. Во-вторых, меня пугала мысль о том, что я могу найти на берегу и что может найти меня.

Кроме того, мне требовалось хорошенько подумать. Я очень многого не помнил, а все, что помнил (тебя, Бен, лесную хижину, наш дом и фотографии мамы и папы, которые ты хранил в своем альбоме), осталось в далеком, далеком прошлом. Я хотел попробовать вспомнить еще что-нибудь и хотел поразмыслить над словами Парки, понять, что они значат.

Поэтому я вернулся к защищенному от ветра укрытию, которое отыскал между голубых валунов, и улегся там. Я был босиком, и мне пришло в голову, что вообще-то у меня должны быть туристские ботинки и носки. Я не помнил, куда они делись. Я был в серой шерстяной рубашке без пуговиц и серых шерстяных штанах без карманов, что тоже казалось странным. Еще у меня были ремень и кожаный мешочек, свисавший с него на шнурке-завязке, – но в нем лежали только три твердых черных семечка, – тетива Парки и маленький ножик с деревянной рукояткой в деревянных ножнах. Рукоятка ложилась в ладонь удобно, словно вырезанная по размеру моей руки, но я совершенно не помнил, откуда у меня нож.