Читать книгу - "Душеприказчик - Антон Краснов"

— Теперь и ты туда же, — улыбнулась Саша. — Комплиментарность…

— А насчет оружия… — продолжал Нестеров, не обращая внимания на подругу, — у вас, Алексей, тоже есть образчики, которые явно не пацифисты придумывали. Взять хотя бы эти пресловутые «мымры». Кстати, недавно слушок прошел, что задержана партия «мымр» за пределами ОАЗИСов. И не где-нибудь, а тут, у нас в округе… в губернии. Оружие, понятно, не сертифицировано. К тому же новейшая марка — ЛВВ-40, «юбилейка».

— А что такое «мымра»? — щурясь на солнце, спросила Саша.

— Это такая штука, которую изобрели на родине Лёхи человеколюбивые арранты-Избавители, — с добродушной иронией отозвался Слава. — Мономолекуляторы, они же ММР, они же «мымры» — милейшее оружие. Принцип действия — ох! Направляешь такую «мымру», скажем, на руку — хоп! — и нет ладони. ММР просто разрывает ее на молекулы, дробит, уничтожает! Особенно мощны ММР последней серии, те самые «юбилейки», выпущенные в канун сорокалетия Избавления. ЛВВ, «Ллерд Вейтарволд», если расшифровать… Назвали в честь прежнего Генерального Эмиссара, члена Совета Трех. «Мымра»! Это вам не наши примитивные огнестрельные «волыны», которыми пользуются вымирающие земные бандиты, да уж! — И неисправимый Нефедов лукаво глянул на арранта.

— Зато боли не почувствуешь, — парировал тот. Без особого, впрочем, энтузиазма. — ММР действует мгновенно и безболезненно. Конечно, если целить в жизненно важный орган, а не в ногу или руку, как ты только что сказал. Тут своего рода милосердие, и…

— Ну конечно! — не желая слушать в очередной раз бред про «милосердие», перебил Дима и протянул руку за очередной порцией жаренного на угольях мяса. — «Зато не больно»… Прямо как в древнем анекдоте, его еще при наших дедах придумали, когда у нас тут Союз был. Встретились англичанин, француз и русский…

— Англичанин? — подняла голову Саша.

— Да. Это которые живут близ ОАЗИСа № 3, на Британском архипелаге… — выдал энциклопедическую справку Дима и продолжил: — И русский. Заговорили о животноводстве и о том, как умерщвляют животных на родине каждого из них. Англичанин говорит, что мясо у их коров и овец такое нежное и вкусное потому, что перед забоем животное кормят особыми травами. Француз говорит, что у французских коров мясо еще нежнее, потому что животным дают слушать лучшую классическую музыку. А русский бормочет: «А у нас на прилавках в мясных магазинах… рога, копыта, кости! Динамитом рвут, наверно!»

Никто не засмеялся. У Лекха Ловилля даже стало какое-то обеспокоенное, жалобное лицо, он подался ближе к рассказчику, губы едва заметно подрагивали. Дима махнул рукой и сказал:

— Ладно… хрен с ними, с коровами. Проехали.

Лекх тряхнул головой и быстро, не очень разборчиво и довольно бестолково заговорил что-то об особенностях здешней природы и о том, что она напоминает ему отдельные области его собственной планеты. Его, кажется, не слушали. Впрочем, он и не требовал благодарного слушателя. Но вдруг осекся на полуслове и стал крутить головой, а потом поднялся с раскладного стульчика и сказал:

— Я… это… отлучусь на пару минут.

— Там есть очень уютная низинка, — сказал Нефедов. — Только осторожнее, Лёха, тропка неровная, полно кочек. Тебе как, совсем приспичило? Э… ты чего это, Лёха?

На лбу Ловилля выступили капли пота. Крупные капли, одна из них даже скатилась до самой переносицы, а еще одна пробороздила влажную дорожку по горбинке носа и повисла на ноздре. Саша подняла голову и, чуть сдвинув белесые брови, сказала:

— Что это?.. Леша, тебе нехорошо, да? Ты и не пил вроде…

— Телятина свежая, так что мясо тоже ни при чем, — добавил Дима Нестеров.

— Телятина!..

— Да я ничего, ребята, — отозвался аррант, — мне… может, я еще не совсем привык… Сейчас вернусь.

Он встал и, осторожно ступая, словно под ногами была не уютная травянистая полянка, а опасная трясина, направился в сторону леса. Там, за деревьями, и была низинка, о которой упоминал Нефедов. Тропинка круто ныряла вниз. Беспокойное движение воздуха, шум ветвей и пение птиц, ни на секунду не смолкавшие в самом лесу, сменялись здесь сырой прохладой, полумраком, и только шелестел, осыпаясь с крутых склонов, желтоватый песок. Ловилль прошел по тропинке, опасно раскачиваясь и бросая вокруг себя быстрые беспокойные взгляды. Что с ним?.. Такое было, когда однажды в городе он потерял свой акустический адаптер — прибор, с помощью которого слух аррантов, достаточно отличный от человеческого, подгонялся под земной образец для удобства пользователя. (Тогда, без адаптера, ему казалось, что тишина, как непомерная тяжесть, грузно села на него, свинцом сдавила виски, стиснула череп… Гулкое, враждебное молчание чужого города. Мир замер, присел, как хищник, приготовившийся к прыжку. Лекх Ловилль остановился посреди городской трассы, не замечая натыкавшихся на него шумных прохожих, и лишь метались в равнодушных витринах слепящие солнечные зайчики.) Вот и ТЕПЕРЬ, в этой низинке, все звуки как отрезало, и даже вывернувшийся из-под ног ручей, который должен шуметь и резвиться, как щенок… даже он показался глухим и равнодушным. Ловилль присел на корточки и зачерпнул горстью прозрачную воду. Он смочил лоб и волосы на висках, которые и без того слиплись от пота.

В ушах вдруг пролилась короткая, удивительно красивая мелодия. Это была не какая-то знакомая музыка, которую машинально воспроизводишь, напеваешь про себя. Мелодия была чужая, удивительно красивая и холодная. Словно звенел самый музыкальный в мире лед…

Мелодия прекратилась.

«Что со мной? В самом деле, никогда подобного не испытывал. Нет, человеческая кухня тут ни при чем, да и должен я привыкнуть к ней… за столько-то лет. Нет, на это грешить не приходится. В чем же дело? Воздух густой, как кисель, приходится буквально продавливать его… такая бестолковая, неуместная слабость! Музыка в голове… Вода… какая холодная вода в этом ручье!..»

Вода в самом деле была такой холодной, что обжигала пальцы. У Лекха свело судорогой суставы, но, как ни странно, от этого даже стало легче. Хоть какое-то настоящее, пусть и болезненное, ощущение среди этих смазанных красок, остановившихся и умерших звуков, безжалостно раздавленного восприятия всего того, что окружает его здесь!..

Лекх Ловилль поднял голову. Он сам не понял, что подвигло его на это. Потому что голова мгновенно налилась свинцом, и ему казалось, что малейшее движение, малейший кивок ею приведет к тому, что треснет, не выдержав, лобная кость или же лопнут, вспучившись, виски… И тут он увидел, что из длинной, извилистой трещины в земле в нескольких шагах от него идет белый дым. Белый, морозный дым. Аррант был вне его досягаемости, но ему сразу показалось, что стоит рукам или ногам коснуться одной из струек этого дыма, как тело немедленно оледенеет.

Сначала из трещины появились три струйки, но потом Ловиллю показалось, что их стало пять или семь… Он вдруг резко поднялся, не обращая внимания на острую, кинжальную боль в голове, и шагнул прямо в ручей.

Нога сразу ушла по колено в ил. Ловилль уперся левой рукой в землю и заколотил свободной ногой по бережку проклятого ручья. Жадно чавкнула грязь, и тогда аррант, которого буквально сковал ледяной, парализующий животный страх, испустил свой первый крик. Длинный, тоскливый, срывающийся на визг, а в конце перешедший в жалобное стенание.