Читать книгу - "Век-волкодав - Андрей Валентинов"

Кафе называлось «La Rotonde». Товарищу Москвину здесь не слишком нравилось: шумно, народу много — и полным полно соотечественников. Прямо над соседним столиком висела фотография товарища Троцкого с черным траурным уголком, чуть дальше — карандашный портрет Вождя, напротив, под медной лампой-бра — маленький портрет полузнакомого меньшевика с козлиной бородкой, то ли Дана, то ли самого Мартова. Хватало и прочих, но уже не политиков, а всяческих поэтов с художниками, когда-то навещавшими заведение, дабы выпить чашку кофе или рюмки анисовой водки. С портретами смириться еще можно, но родная речь слышалась отовсюду, а к языку, как известно, прилагается пара ушей. К сожалению, уйти было нельзя. Именно здесь, на бульваре Монпарнасс, 105, репортер «Известий» Миша Огнев, он же сотрудник Мишель, назначил встречу.

— Ля бо-эм! — тщательно, по слогам выговорила Мурка, закуривая тонкую черную сигарету. — По-нашему, значит, Богемия. Это тебе, Леонид Семенович, не пивная на Тишинке, здесь люди с воображением, тонкого вкуса.

Бывший старший оперуполномоченный хотел напомнить, что и на Тишинке можно повстречать «Богемию» на любой вкус, хоть Есенина, хоть самого Маяковского, но промолчал. «Ля бо-эм!» Пустили Мурку в Европу!

— Значит, все-таки на Тускулу собрался?

От неожиданности Леонид чуть не уронил папиросу. Поморщился, оглянулся на соседний столик, где в полный голос толковали о каком-то Дягилеве.

— Ты бы потише, товарищ Климова. Нашла место!

Мурка дернула ярко накрашенными губами:

— Самое место, Лёнечка. Каждый свое кричит, соседа не слышит. Зачем тебе этот Гастон? Думаешь, на Тускулу дорогу укажет? А вот у меня другое предложение есть, серьезное очень.

— В Северо-Американские податься? — хмыкнул Леонид, отхлебывая остывший кофе. — На гоп-стоп Рокфеллера взять?

Девушка помотала головой, положила сигарету на край пепельницы.

— Не смейся, а выслушай. Куда когти рвать, тебе, Фартовый, виднее. Ты — король. Но и королю одному трудно. Договорились мы с тобой, что товарищем тебе буду. Не хочу больше! Уезжай, куда душа зовет, но возьми с собой. Не товарищем, не «машкой», а женой законной, в церкви венчанной. И не будет у тебя никого в жизни вернее. Вот такой у меня к тебе разговор, Леонид Семенович. А прежде чем ответить, подумай, потому как не только моя жизнь сейчас решается.

Бывший бандит по кличке Фартовый в этот миг пожалел только об одном. Три трупа оставил он в темном переулке возле Тишинского рынка. Три — не четыре! Дал слабину, не накормил «маслиной» наглую девку, потащил с собой.

Расхлебывай теперь, дурак!

— Как ты говорила? — хмыкнул. — Лестно над Королем верх взять, волей волю передавить? Не будет этого! Опасно ходишь, шалава, еще шажок — и хана, не помилую. Король с коцаной под венец и мертвым не станет. Пропетрила, «машка»?

Девушка закрыла глаза, откинулась на спинку стула.

— А я, знаешь, Леонид Семенович, к Ольке Зотовой тебя ревновала. Такая вот дура была. Думала, из-за нее на меня не смотришь. Красивая, образованная, при хорошей должности, а главное, чистая, грязными ублюдками не топтаная. Взглянет — из глаз спесь дворянская плещет. И вправду — царевна! Убить ее хотела, вспомнить стыдно. И только сейчас поняла: не нужен тебе никто, Лёнька. Слишком сильная у тебя к себе самому любовь, мою ты и не заметишь. А Ольку, подружку, может, еще убью, чтобы никому счастья не досталось…

Махнула рукавом по векам, взглянула с улыбкой, словно и не было ничего.

— Я спросила, ты ответил. Никто не в обиде… Кстати, вот и наш Мишка с каким-то нечесаным.

Леонид с трудом заставил себя обернуться. Хорошо, что они в шумной «Ротонде», а не в пустом переулке. Он знал, что стрелять нужно первым, иначе не выживешь. Кажется, свой выстрел Фартовый уже пропустил.

— Мишель! — девушка привстала, махнула рукой. — Бонжур! Ве-не ну!..[27]

* * *

— Это Илья Эренбург. — Огнев кивнул в сторону «нечесанного», уже успевшего протиснуться к стойке и одним залпом опрокинуть в себя сразу две рюмки чего-то темно-красного. — Партийная кличка — Лохматый. Давно хотел познакомиться. Талантливый парень! Печатается у нас, в «Известиях», но возвращаться не спешит. Лучше здесь скучать, чем в Соловецком лагере. Между прочим, Лохматым Илью так сам Вождь окрестил.

— А почему тогда — в Соловецкий лагерь? — поразился товарищ Москвин.

— Потому, что был у партийца Лохматого некий эпизод. В 1919-м он засобирался домой, но почему попал не в Столицу, а в Киев, к Деникину. И не в тюремную камеру, а прямиком в Осведомительное агентство. Вот и ждет, пока забудется. Только у нас память крепкая!

Бывший член военного трибунала многозначительно усмехнулся. Улыбнулась и Мурка, намек оценив. Провела язычком по губам, взглянула весело. Леонид поразился. Неужто и вправду такая железная? Или просто играет — и сейчас, и пять минут назад?

— Дела наши следующие, — вел далее Мишель, доставая из кармана пальто записную книжку. — Пообщался я с коллегами, даже на убийство съездить успел. Зарезали буржуя одного, Антуана Риво[28]. Собственный брат порешил за несколько тысяч франков. И, представляете, Леон, повезло. Обратно ехали как раз мимо рынка, даже улицу нужную видать. Я и спросил, что, мол, у вас тут, так сказать, произрастает?