Читать книгу - "Книга осенних демонов - Ярослав Гжендович"

Это покажется тривиальным, но, когда вдруг увидишь лицо того, кого уже нет, ужасный инстинктивный страх пронизывает тебя, словно удар током. Он отдается где-то внутри и корнями уходит глубоко в палеолит. Это так глупо: я видел привидение. Но никому этого не пожелаю. Это нисколько не смешно и не интересно. Это чистая концентрированная угроза.

Волосы на всем моем теле стали дыбом, по коже побежали иголки изморози.

— Помоги мне, — произнесла она страшным шепотом, который раздавался где-то в середине моей головы, приводя в дрожь кости черепа. — Так, как ты мне помог.

Вина обрушилась на меня как молот. Как гранитная надгробная плита. Я едва не упал. Но шел дальше по инерции. Конечно. Помогу — так, как ей?

И тогда я решил довериться старому продавцу животных. Он знал, что делал. И даже если не знал, то знала какая-то часть его. Та, что дала моим рукам силу, от которой распускались цветы.

Было уже недалеко. Тот, что стоял ближе, вытянул перед собой ладонь с растопыренными пальцами. Я слышал, что где-то на Востоке это очень старый знак, отпугивающий демонов. Я бросился в атаку, в прыжке отскочив от тротуара. Не знаю, что я собирался сделать: ударить его ногой в воздухе или начать поединок кун-фу.

Но он внезапно рассыпался миллионом горящих, как пиксели, искорок, тучей светлячков. Что-то вдруг переменилось в воздухе, и мост опустел, а издалека стал доноситься обычный шум вечернего города. Словно с того момента, как я вошел на мост, весь остальной мир замер в стоп-кадре. Как приостановленный фильм. А сейчас опять ожил. Сущности, призрак моей пациентки — все исчезло. У меня было впечатление, будто я лежу навзничь в воздухе со стиснутыми кулаками и в разметавшемся плаще. По мосту в сторону Сенкевича проехала машина, а я рухнул на бетонный тротуар как камень. Ударился о плиты правой ногой, ягодицей и спиной так, что перехватило дыхание.

Чайка над канатами моста перестала висеть неподвижно, начала махать крыльями и улетела. Шумели машины. Где-то в центре слышалась сирена скорой.

Я собирал себя с земли. Штанина разорвана, разодрана до крови нога, разбит локоть, синяки и шишка за ухом. Оценил, что при этом меня никто не тронул, — неплохо.

Я поковылял на другую сторону реки.

Недалеко.

Тут же за мостом остановил проезжавшее черное и мокрое от дождя такси и велел отвезти меня домой.

Обычно я не поддерживаю разговоров с таксистами. Это не проявление высокомерия. Моя работа состоит в том, что я разговариваю с чужими людьми, которые охотно рассказывают мне о своих самых ужасных делах. Я на самом деле слышал уже, пожалуй, все. Я разговаривал с людьми, которые изменяли своим женам для того, чтобы развлечься, а потом сходили с ума от ревности; с людьми, которые были свято уверены, что они пришельцы из другого мира. Нет ни такой дикой, ни такой банальной вещи, о которой я бы не слышал от своих пациентов. И потому, когда я нахожусь в моем личном мире, когда я обычный прохожий, я хочу быть никем, молчать и просто думать. Я не желаю слушать о том, что покушение во Всемирном торговом центре организовали евреи или что жена стала какой-то странной с тех пор, как родила ребенка, и что это и в самом деле, кажется, не та женщина, даже одевается не так, говорит и думает как-то по-другому и вообще его не узнает, и значит, что ее, наверное, в больнице подменили, не слышал ли я, что женщин подменивают чаще, чем детей?

Нет.

Вот потому я не разговариваю ни с таксистами, ни с барменами. Тема закрыта.

Позвольте мне просто ехать по погруженному в туман, блестящему от мороси городу, прислонив щеку к стеклу, ехать сквозь этот проклятый Рагнарёк ноября, сквозь вечный мрак и холод. И смотреть на хмурых и уставших людей, возвращающихся в свои квартиры с горящими желтым светом окнами, где свистит чайник, лает собака и телевизор болтает о том, что в мужчинах нет необходимости, потому что так показали исследования, что безработица растет, что только самые лучшие будут иметь работу, что этот новый, лучший вкус и что нынче принимаются во внимание только процедуры и что — ах! моя кожа такая гладкая! и что поляки все еще… И смотреть, как они зарываются в свои толстые мохнатые пальто болотного цвета и думают, что Бог, видимо, сошел с ума, и даже не предполагают, что в этом есть доля правды. Я уснул.

Адреналин делает свое дело. Можно сконцентрироваться так сильно, что почти не чувствуешь ни страха, ни волнения, но, когда все закончилось, он плывет по жилам, как кислота, растапливает мышцы мучительной болью, заставляет дрожать руки и усыпляет. Я даже не заметил, как впал в какое-то густое желеобразное небытие полусна, убежденный, что не сплю вовсе, просто немного дам отдых векам. И откуда-то из этой мрачной мертвенно-бледной магмы выплывает лицо чужой женщины, которая говорит, говорит, говорит, и каждое ее слово как удар. Как удар электрическим током прямо в мозг.

Почему ну почему почему всегда именно я разве нет других которые лучше за что что я такое чтобы именно мне и за что за что мне это ведь я всегда была такая хорошая и всем помогала как мать только позвонила а у меня ведь так болела голова а я всегда и теперь что а он только пьет и ничего не делает и почему всегда я именно я дай чтобы это закончилось возьми себе ну что я теперь сделаю и как она могла так мне сказать а ведь я всегда молилась и деньги всегда а теперь что мне и почему…

Говорит и говорит, ее губы вообще не перестают двигаться, слова сыплются, как снаряды, один за другим, как из пулемета. Я чувствую, будто отступаю от нее и от ее слов, из которых ничего не понимаю, но чувствую только, что каждое — обвинение. Словно они не слова, а камни, которые она бросает в козла отпущения. Ретируюсь, но рядом другая, моложе, ухоженная, очки и размазанный фиолетовый макияж, и говорит сбивчиво, как и первая.

Что это за шлюха кто она вообще и что это за справедливость почему так всегда…

Их голоса пересекаются, как