Читать книгу - "Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев"

В нем было достаточно много интересных вещей, которые, попади они в руки англичан, вызвали бы массу недоуменных вопросов не только у простых вояк, но и самых продвинутых ученых и инженеров. К примеру, автоматы «ППСШ», взятые с собой вместо уже привычных офицерам басмановского батальона «АКМС» по причине наличия в этом мире подходящих патронов, сильно модернизированные пистолеты «ТТ» — тоже.

Недоумение у специалистов вызвали бы и ноктовизоры, и лазерные прицелы, само собой — коротковолновая радиостанция, да и многие другие изделия, перечислять которые не имеет смысла. Оставим это Даниэлю Дефо и Жюлю Верну.

Достаточно сказать, что три сотни килограммов специализированного груза позволили бы Кирсанову с товарищами лет двадцать оставаться самыми могущественными людьми на планете, прервись вдруг всякая связь с «Братством». Любую личную проблему они смогли бы решить, причем не привлекая особого внимания. Да пожалуй, что и политическую тоже. Вариант крайне гипотетический, но тем не менее.

Согласно указаниям командира, Эльснер уложил в переметные сумы три автомата с тысячей патронов, радиостанцию и аккумуляторы с емкостью, достаточной на весь срок командировки и с возможностью подзаряжаться от местных электросетей. Три универсальные аптечки, содержащие медикаменты, способные справиться с любой из существующих здесь инфекций и обеспечить быстрейшее заживление совместимых с жизнью ранений. Гомеостатов им не полагалось, к сожалению. Несколько килограммов бумажных британских фунтов стерлингов, столько же золотых монет — германских марок, долларов САСШ и русских десяток.

Ну и еще кое-что по мелочи. Остальное Павел Карлович гораздо более тщательно, чем прошлой ночью, замаскировал на прежнем месте.

Можно было ехать обратно. Один пистолет в кобуре с принадлежностями он вручил Давыдову, второй сунул под ремень, третий, для Кирсанова, опустил в седельную кобуру.

— Что-то очень все гладко у нас идет, — с сомнением сказал Давыдов, подкидывая на ладони «ТТ». Подумал и навинтил на ствол глушитель. — Хорошо бы и дальше так, но кто его знает… Ничего нельзя оставлять на волю случая.

Как в воду глядел штабс-капитан. Или — сглазил, по причине сложных отношений с судьбой. В ранних, совсем еще светлых сумерках, не доезжая трех километров до первых городских предместий, им навстречу попался-таки разъезд территориальной кавалерии из трех солдат, предводительствуемых сержантом.

Патрульные ехали по обочине дороги, вроде как ничем из привычной окружающей обстановки не интересуясь, покуривая и болтая на свои, не имеющие отношения к военной службе темы. Давыдов понадеялся, что так они и разминутся. Какой интерес для территориалов могут представлять два молодых белых джентльмена, одетых совершенно по-городскому, не для дальних переходов по вельду, никоим образов на буров не похожих? Но, на свою беду, англичане решили к ним прицепиться. Кто знает зачем. Может, выжилить шиллинг-другой на выпивку, а может, подчиняясь неизвестному нашим героям приказу — неукоснительно проверять всех, встреченных за пределами городской черты.

Только Давыдов приветственно поднес два пальца к полям шляпы, демонстрируя уважение к защитникам порядка, как начальник патруля вдруг дернул повод, загораживая своим высоким гунтером[25]дорогу.

— Откуда следуете, господа? — не слишком вежливым тоном едва ли не пролаял он. Так, вообще-то, разговаривать с приличными людьми не принято. Может, три недавно полученные нашивки на рукаве ударили ему в голову? Или — какая другая причина, так навсегда и оставшаяся невыясненной.

— С прогулки, командир, — усмехаясь, ответил Давыдов, и его усмешка разительно контрастировала с тоном. — Насколько я знаю, у нас прогулки пока не запрещены.

— А что везете? — указав на плотно набитые кожаные сумки, въедливо поинтересовался сержант.

Вопрос, конечно, интересный. Но в старой доброй Англии такие, без санкции прокурора или судьи, приличным людям задавать не положено. «Хабеас корпус акт» и все такое. Однако военное время имеет свои законы. Офицеры не знали о недавнем, очень похожем эпизоде, случившимся с Новиковым и его отрядом. Но встречались с подобным и раньше. Начиная с весны семнадцатого любой унтер или вахмистр собственной, недавно героической армии вел себя подобным, а то и худшим образом. Дать беззащитному прапорщику, да что там прапорщику, полковнику в морду, отобрать бумажник, часы и портсигар и веселиться, глядя на его бессильную злобу. Кое-кто, послабее духом, стрелялся от невыносимости унижения, а другие, покрепче, годом позже рассчитывались с «возомнившими о себе хамами» по полной программе. Так здесь же еще не Гражданская война, а инстинкты, оказывается, у всех те же самые. Пока ты хоть на день, хоть на час сильнее — делай что хочешь.

Но не на тех, ох, не на тех нарвались патрульные.

— А какое ваше дело? — поравнявшись с Давыдовым, крайне вежливо спросил Эльснер. — Допустим, минералогическую коллекцию на берегу собирали.

— Какую-какую? — слегка растерялся сержант.

— Ми-не-ра-ло-гическую, — повторил штабс-капитан. — Это камни разные так называются. Кварц, диабаз, гранит, агат и другие прочие. Для изучения строения земной коры в палеозойский период.

Павел Карлович надеялся, что научная терминология подвигнет сержанта отвязаться от серьезных специалистов и продолжить свое патрулирование, но слегка ошибся в психологии. На русского человека, может быть, его слова и подействовали бы. Он помнил, как в восемнадцатом году вверг в почтительное недоумение чекистов в поезде на станции Лиски, тоже желавших проверить его чемодан, указав на собственноручно написанную химическим карандашом табличку «Фольклор для тов. Луначарского» с печатью, оттиснутой на сургуче царским пятаком. Тогда сработало. Русский человек доверчив. Эти, похоже, на умные слова не купились.

— Камни вьюками таскать, когда их на каждом шагу сколько угодно… — презрительно ответил сержант. — Кому-нибудь другому расскажете. Не камни у вас там, а золото. Предъявите, а потом посмотрим, как дальше быть. — Голос сержанта был тверд, глаза же вспыхнули алчностью. Его подчиненные довольно заржали. Вот именно — «заржали». На русский слух нормальным человеческим смехом назвать это было нельзя. Как, впрочем, и их так называемые «улыбки» — тоже не походили на естественное выражение чувств. Даже природный остзейский немец Эльснер это ощущал самой глубиной своей души.

— Как угодно, сержант, — сделал он последнюю попытку решить дело миром. И назвал единственную фамилию здешнего важного чиновника, которую знал: — Не думаю, что ваше поведение понравится комиссару Роулзу. А мы ведь у него работаем.

— Кто это еще такой? Никогда не слышал. У меня свои командиры есть. И приказ досматривать всех, кто покажется подозрительным. Быстро, спешились, открыли сумки… — Он положил ладонь на кобуру очень длинного револьвера, достававшего стволом почти до колена.

Давыдов все это время старательно раскуривал сигару, демонстрируя полное безразличие и олимпийское спокойствие. Надеялся, что такое поведение успокоит агрессивность территориала. Но нет, не помогло. После произнесенной с явной угрозой требовательной фразы оттягивать радикальное решение было уже бессмысленно. Каждый до точки невозврата имеет право на свой выбор. Сержант с подчиненными его сделали.