Читать книгу - "Свет истины. Хроника второя - Игорь Недозор"

Вот интересно, что делают благородные господа после ночи любви?..

Эомар вдруг понял, что произнес это вслух, хотя и шепотом.

Девушка, однако, услышала, видать не спала.

— Не сказать, что могу похвастаться таким уж сильно большим опытом, — слегка спросонья пробормотала она, — но обычно то же, что и какой-нибудь мужлан-мельник, попользовавшись батрачкой: отворачиваются к стене и принимаются храпеть. А бедная девица все считает дни и мучается — не прокисла ли настойка морковного корня и не подсунул ли знахарь какую-то дрянь за ее серебро… Это в лучшем случае.

— А в худшем? — заинтересовался Счастливчик.

— В худшем? — с затаенной горечью усмехнулась его возлюбленная. — Встает с твоей постели и идет к жене или к другой бабе. А ты как думал?

— Ну, — у Эохайда промелькнуло ощущение, что сейчас можно быть откровенным и не стесняться. — Вроде им полагается читать своим возлюбленным стихи или петь серенады… Или серенады поют до того?

— Точно, — Игерна приподнялась на локте, обратив на него вполне бодрый взгляд. — До того, как в эту постель залезут. Впрочем, бывает и после тоже. Насчет серенад это все вы, мужчины, мастера — лишь бы подол задрать позволили. Но поют, случается. А так — все как у людей. Неужто у тебя не было ни одной знатной дамы, чтобы от нее узнать такие вещи?

— Да откуда же? — искренне усмехнулся Эохайд.

— Да так… — Отважная передернула смуглыми плечами. — Если наших ребят послушать, то они перепробовали всех леди на Ледесме, за вычетом разве аббатисы Мирты…

Капитан опять рассмеялся — настоятельница местной обители Анахитты восьмидесятилетняя старушенция, матерая ханжа, регулярно обрушивавшая проклятия на головы проституток Стормтона, по слухам, в молодости была изрядной греховодницей.

— Нет, не завелось у меня знатных дам как-то, ну вот разве что ты…

Вообще-то ему приходилось слышать от своих многочисленных (чего греха таить) продажных девиц слезливые рассказы про папу барона или графа, умершего накануне свадьбы с матерью красотки — горничной или прачкой, которую он, разумеется, полюбил прекрасной и чистой любовью. Ну, или на худой конец — о бедной сиротке-дворянке, обманом сданной в дом разврата злой мачехой. Но как все те же шлюхи объясняли, подобные истории они любят рассказывать, дабы выжать из сострадательного клиента слезу и пару скеатов сверх обычной платы.

— Да, — она вновь усмехнулась, — как у нас в Малганьере говорили про глупых девок: «Думает, что у кабальеро все не так как у холопа, и даже корень — квадратный»…

Он машинально отметил, что вообще-то, как любит говорить сама Игерна, она родом из Валиссы. Но мало ли — в пираты нечасто попадали путями прямыми и почти никогда — путями праведными.

— Значит серенады и стихи, — повторила она. — Я бы спела, так ребята отдыхают. А вот насчет стихи почитать… Чего бы тебе почитать?

Бряцая доспехом ржавым,

В седле из кож человечьих,

Въезжает Смерть в этот город

И я выхожу навстречу…

Копье из драконьей кости,

И шлем — исполина череп…

— растерянно подхватила строфы девушка. — Вот это да! Ты читал Лоренсо де Гаргару? Откуда? Это же «Последний защитник Архатены» — его и у нас-то не всякий знает… А еще что-нибудь?

Счастливчик порылся в памяти.

Смерть и Время царят на Земле,

Ты владыками их не зови:

Все, кружась, исчезает во мгле,

Неподвижно лишь солнце Любви…

— Ух ты! И Арсаф иб Фарим! — восхитилась Игерна. — Ну если ты прочтешь мне еще Савелиду, да еще «Каса дель Муэрте»…

Можно и донью Савелиду, — пожал плечами Эохайд.

…Но ты, у берега моря

Стоящий на крепкой страже

Морской тюремщик, запомни

Высоких копий сверкание,

Боев нарастающий грохот,

Пляс языков пожара

И волю людей, что проснулась,

Став сильнее дракона…

На этом познания по части стихов у него закончились, но продолжать и не требовалось. Игерна была просто потрясена и восхищена.

— Нет, тут только Фаурицио Маро не хватает!.

— Фра Фаурицио? Извольте, донна! — улыбнулся Эохайд. — Как раз к случаю…

А был бы хоть час — я пропел бы

Тебе о любви настоящей,

О страсти — как солнце горячей,

И как водопады звенящей.

О девушке, что вдоль обрыва,

Ходила и струи потока,

В холодную глину кувшина

Вливала с неспешностью сока.

О парне из хижины горной,

Что жил на соседней вершине,

О муже с улыбкою черной,

И сердцем мрачнее пустыни,

О том, как клинки закаляют,

И как избегают позора —

О горьком горе и счастье

Я спел бы тебе, о сеньора!

Со мною у этих откосов

Тебя б потянуло остаться…

…Да ночь коротка, как наваха

Зажатая в каменных пальцах,

— закончила Игерна, поднимая руки в знак признания полного поражения. — И откуда ты всё это знаешь??

— Да так… — улыбнулся Счастливчик, надо сказать в глубине души довольный произведенным впечатлением. Мол, не из пенька тесали! — Стихи любил мой наставник, дон Хуан.

— Ты учился у дона Хуана?! — теперь изумление Игерны стало совсем уж невообразимым. — Но ведь ты, как будто, не маг, да и он вроде умер лет десять тому…

Брови Эохайда удивленно поползли верх, но тут он понял, что Игерна с чего-то решила, будто речь идет о знаменитом чародее пикаронов — Доне Хуане Марриягга, по слухам, кстати, живом и поныне, и скрывающемся где-то в пустыне Арисо на Иннис-Тон.

— Да нет, Иг, ты не поняла, — рассмеялся он. — Это не тот дон Хуан. Дон Хуан да Коста — мой первый капитан. Давно, еще в Хойделл.

И повинуясь настойчивому взгляду капитана Альери, принялся рассказывать то, о чем знали не все его близкие друзья.

…Как известно всякому, особой любви между Эгерией и Хойделлом никогда не было. Но вот эгерийских беглецов почему-то на четырех островах жило немало — вопреки этой самой нелюбви, а может, и благодаря ней, кто знает: меньше шансов, что выдадут.

И народу там хватало всякого. От простых матросов и поденщиков, бежавших от петли и каторги за богохульство, до обвиненных в ереси книжников и ученых мужей; от потомков танисцев, обвиненных в пресловутом «злокозненном исповедании языческой лжеверы предков их — вероломных захватчиков», до дворян самых чистых кровей, сподобившихся насадить на шпагу кого-то еще более высокородного.

Вот из таких-то, по всему видать, и был дон Хуан да Коста эль Ферро, хозяин маленькой пинассы, промышлявшей торговлей и контрабандой между мысом Хинестеро до устья Замиты — самый первый капитан Эохайда, сделавший из него моряка… да и человека по большому счету.