Читать книгу - "Посол Господина Великого - Андрей Посняков"

Видно, решил парень, что даст. Потому и повернул налево да зашагал, не оглядываясь. Быстро шел, от встречных лицо отворачивал — таился. Впрочем, всем не до него было — на Торг спешили, а кто — уже и с Торга, с прибытком. Пересмеивались. Пара всадников пронеслась, свернула к Явдохе. Один оглянулся на повороте. Увидев парня, присмотрелся… нахмурился. Бороденкой тряхнув козлиной, крикнул что-то напарнику, сам же, от корчмы поворотив, вихрем чрез дорогу пронесся, к садам яблоневым. Там и запрятался, ожидая. Парня глазами злобными проводив, выбрался, хлестнул коня — в миг един до Федоровского ручья добрался, заворотил в усадьбу:

— Батюшка боярин, шпыня худого на Загородской видал. Имать ли?

Выехав из ворот, медными полосами обитых, помчались вдоль по Московской дороге всадники, числом трое, да с ними возок крытый.

А солнышко светило весело, припекало!

Березки росли вокруг Святой Софьи храма белокаменного. Славные такие, белоствольные, а листва — нежная-нежная, ровно шелк али щеки девичьи. Трава вокруг зеленела ярко — не трава, перина пуха лебяжьего! Ногой ступить жалко — прилечь бы, голову преклонив вон туда, к одуванчикам, да вздремнуть до вечера. А и не дремать, просто так поваляться, в небо глаза уставя. Высокое небо, летнее, цветом — синее-синее, кто море видал — скажет, что — ровно море, ну, а кто не видал — с колокольчиком-цветком сравнивали, да еще с очами русалочьими, хоть и грех это — русалок поминать да прочую нечисть, рядом с храмом-то Божьим.

За березками, у коновязи, смирно — тоже, видно, лень было шевелиться — стояли лошади. Белые, вороные, гнедые. Средь них и конек неприметный, масти каурой. В торбе овес жевал, ушами прядал. Олега Иваныча конек, человека житьего.

После обедни повалил народ из храма. Бояре, купцы, софийские… Черные клобуки, рясы, плащи нарядные, летние — красные, желтые, лазоревые — всякое платье смешалось, шутки слышны были, да такие иногда, что хоть уши на заборе развешивай — не больно-то боялись Господа люди вольные новгородцы. Лишь инок какой, услышав, головой качнет осуждающе… а то и про себя посмеется, кто его знает. Май, июнь скоро…

Во владычных покоях лестница — чисто, с песком, выскоблена. Ступеньки высокие, в сенях прохлада. Поднялся Олег Иваныч в сени, в полутьме нащупал дверь знакомую.

Не сразу и нашел Феофила-владыку — тот у киота стоял, молился. Услышав шаги, обернулся — узнал.

— Ну, здрав буди, Олег, свет Иваныч. Ждал, что придешь. И что вернулся недавно, слышал.

Олег Иваныч поклонился молчком, руку приложив к сердцу. По знаку владыки на скамейку уселся, чуть к столу подвинув. Сдал, сдал владыко Софийский! Высох весь, вроде даже и ростом стал меньше. Видно — не сладок власти великой хлебушек! Однако глаза по-прежнему смотрели пронзительно… Взглянул — ровно дыру выжег. Велел:

— Докладывай!

Про все рассказал Олег Иваныч. Конечно, что дела касалось. О серебряных деньгах фальшивых. Про то, что поведал ему Кривой Спиридон, покойный.

— Куневический погост, говоришь, — выслушав, задумался владыко. — Знакомое место. То в Обонежье Нагорном, там, где Олекса сгинул. Так, ты говоришь, это Ставр его?

— Мыслю так, — кивнул Олег Иваныч. — Само собой, не сам. Людишками.

— То ясно, что людишками. Зачем вот?

Встав с лавки, Феофил подошел к распахнутому окну, вдохнул пахнущий цветущим шиповником воздух. Где-то в кустах заливисто пел соловей.

— Эк, как выводит, — неожиданно улыбнулся владыка. — А ведь совсем неприметная птаха. — Он посмотрел на Олега: — А про Ставра, думаю, ты верно мыслишь. Вот у него откуда доходы-то, не с вотчин разоренных! Видоки прямые есть ли?

Олег Иваныч только развел руками. Откуда ж им быть, свидетелям-то? Кривой Спиридон умер. Тимоха Рысь да Митря Упадыш? Может, что и скажут, если схватить побыстрее, да поприжать…

— Схватить? — Феофил вздохнул, покачал седой головой — постарел, постарел владыко, не тот уж стал, что раньше. — Не можем мы сейчас Ставровых людишек хватать без доказательств веских, ох, не можем! Силен Ставр, глядишь — вот-вот посадником станет, к тому все идет. Да и… — владыко оглянулся по сторонам — это в собственной келье-то! — и понизил голос: — Слухи идут, будто московский государь Иван Васильевич Ставру поддержку оказывает. Слухам тем — верю. — Феофил снова вздохнул. — Многое изменилось в Новгороде, Олег, многое. Вечники — мужики худые, — воду мутят, за Москву… то не сами по себе мутят, кормит их кто-то.

— Да ясно, кто кормит, — Ставр!

— Может, и он… Многие ж купцы да бояре — за подмогу литовскую, за короля Казимира.

— Так Казимир же ничего не обещал, а князь Михаило Олелькович по весне еще на Киев отъехал!

— То и плохо. Чувствую, не убережет своей воли Новгород, ни сил уж нет, ни единства. Все друг с другом собачатся, лаются, аки псы. Митрополит Филипп из Москвы увещевает, чтоб не перешли б мы в веру латынскую, католическую. Да нешто такое можно? В латынство-то? Душу поганить… Лучше уж пусть Иван. По Ялжебицкому-то миру — пущай так и будет!

Прощаясь с владыкой, Олег Иваныч поинтересовался, как быть со Ставром, но прямых указаний не получил — осторожней стал Феофил, осмотрительней. Высказался только — нехорошо будет, ежели Ставр в посадники прорвется. Ну, нехорошо так нехорошо. Олег Иваныч намек понял. Фиг Ставру, а не посадничество! Иначе — кранты. Как только войдет боярин Ставр в должность — сразу все дела против Олега да друзей его велит «возобновить производством». И лжесвидетели тут же сыщутся, только свистни. Это боярскому слову вера, а не его, Олега Иваныча — человека без знатности, без роду-племени, да и вообще — неизвестно откуда взявшемуся. Один Феофил заступа — так ведь и тот не вечен, да и осторожен стал больно в последнее время. И осудят его, Олега Иваныча, за убийство ладожского лоцмана, которого, на самом-то деле, Упадышев Митря живота лишил злодейски. А фальшивое серебро, ясно, Гришане припишут — да на костер, за глумы еще, да за кощуны всякие стригольничьи. Гришане…

Олег сам себе усмехнулся невесело. Вот уж кому, похоже, давно все равно, что там с ним сделать могут. Сгинул, похоже, Гришаня-отрок, в пучине морской, вместе с Олексахой да Софьей… Ведь ничего не сказал о Софье владыко. Говорил только, что приезжали немецкие люди на усадьбу. Тиуна Софьина отыскали, с тем и толковали о чем-то. После, правда, тиуна того никто и не видел.

Выехав с Софийской стороны, проехал Олег Иваныч чрез мост на Торг, да далее — по Лубянице. После свернул на Пробойную. Хотел поначалу — в церковь Иоанна-на-Опоках к купцам «ивановского-ста». Вопросик один надобно было разрешить — качался на волнах у Софейского вымола один мелкий такой кораблишко, потрепанный. «Пленитель Бурь» назывался. Шкипер Свенсон уже с неделю пьянствовал, с Ладоги. Как бы медь не пропил, с него станется, хоть и неплохой вроде мужик. Куда, интересно, ивановцы эту медь сдадут? Кому она нужна-то? Ясно кому — оружейникам, к примеру. Оружейникам… Так какого хрена он тогда к купцам едет? На Торг, потолкаться! Стоп… Нет, не нужно на Торгу с медью светиться. Там купеческих агентов хватает. Хорошо, хоть пока не выяснили — что за кораблишко. Свенсон всем заливал — с селедкой да сукнами — ну, и того было маленько. Но главное — медь. С крупного-то гешефта — и комиссионные крупные. А деньги — они не лишние, тем более что борьба со Ставром впереди. Вернее, новый ее виток. И наживать себе врагов в лице богатейшего новгородского купечества — «ивановского ста» — очень уж Олегу Иванычу не хотелось. Но и заработать хотелось не меньше. На меди-то…