Читать книгу - "Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо"

Идругое удивило царя: он не только не мог вспомнить сон, разбудивший его, но и не помнил прошедшего дня. Он потерялся в темноте и забвении.

Темнота, со всеми населявшими ее чудовищами, вспучивалась, сгущалась, наваливалась на грудь, давила. Непроизвольно руки царя сжались в кулаки — и в правой он почувствовал чью-то руку, мягкие пальцы, доверчиво и сонно покоившиеся под его ладонью.

Царь торопливо ощупал тонкое запястье, далеко выступавшее из слишком широкого рукава. Рука была знакома пальцам царя, как его собственная. Приподнявшись на локте, царь другой рукой нашел собранные в косу волосы, мягче которых он не гладил, нащупал под бархатом кафтана тонкие, голубиные кости плеча.

Он был здесь наконец-то, драгоценный его мальчик, по которому истосковалась душа. С блаженными, легкими слезами воскресшей жизни царь опустил голову на его плечо. Акамие, радость, вздохнул, просыпаясь, и накрыл ладонью его щеку и висок. Прерывистый вздох вырвался из груди царя: бывает блаженство непомерное, почти непосильное душе. Бывает радость острее боли.

— Иди ко мне, — попросил царь.

Акамие осторожно высвободился и зашевелился, зашуршал одеждой. Царь ждал его так, как не ждал ни в одну из ночей, когда призывал на ложе для утоления страсти. Не было в этом ожидании жажды и муки распаленной плоти, но оно было невыносимо.

И когда прохладное, нежное тело робко прильнуло, осторожно вытянулось вдоль его тела, царь испытал странное чувство воссоединения, как будто неполное стало полным и разделенное — единым. И ощутил царь себя — живым, и вспомнил все, и прижал лоб Акамие к своей щеке, а руку его — к своим губам, и говорил ему тихие, медленные слова любви, благодарности и доверия, каких и не знал в жизни своей. И Акамие отвечал царю восторженными, пылкими словами любви, прощения и преданности.

И когда их души насытились радостью, они снова уснули, не размыкая объятий, и даже во сне царь блаженно ощущал невеликую тяжесть головы возлюбленного на своем плече.

Когда царь проснулся, Акамие лежал чуть отстранясь, откинув голову между подушек, и только рука его, легонькая, лежала на груди царя, слева, оберегая любимое сердце. Царь приподнялся, поцеловал Акамие под закинутым подбородком, между ключиц, сдув выбившуюся прядь, поцеловал возле уха. Мальчик потянулся, раскидывая руки со сжатыми кулачками, выгнулся дугой. Улыбнулся и открыл глаза.

Нежно и внимательно смотрел Акамие на царя. И царь видел в его глазах теперь не страх и покорность, а такую бесстрашную преданность, что сердце сжималось.

— Почему на тебе была одежда всадника?

Акамие опустил глаза.

Царю показалось, что он понял: мальчик пытался бежать, чтобы спастись. Закрыв ему рот ладонью, царь покачал головой.

— Не хочу знать. Ты прощен. И горе тому, кто мне напомнит о твоем проступке.

Акамие взглянул растерянно — и не решился спорить. Как объяснить то, что случилось, и чтобы царь поверил? Просто поцеловал руку повелителя. Считая, что он виновен, царь простил ему такое, за что кожу сдирали с иных и приколачивали вместе с волосами в саду ночной половины.

Чего больше желать? Виданы ли цари с мягким сердцем? Прощают ли измену и бегство тем, кто под покрывалом? Если и бывало такое, о том никто не знает, а узнает — не поверит.

Акамие, втайне улыбаясь, прижал ладонь царя к своей щеке. Улыбался он своей невиновности и тому, что узнал любовь царя и что ей нет меры. А вины за собой он не знал, потому что не помнил уже, что сначала хотел бежать от смерти, а не искать спасения повелителю. И не помнил, в щедрости счастливого сердца, как боялся и ненавидел царя. Так же, как он забыл о зависти и нелюбви к Эртхиа, когда царевич привел ему коня и назвал братом.

И теперь, при воспоминании об Эртхиа, тревога нарушила безмятежную негу, в которой пребывал Акамие. Но спросить царя о его младшем сыне Акамие неосмелился, чтобы не бросить на Эртхиа и тени подозрения. И сразу, сообразив, обрадовался, что не спросил: царь ведь еще не мог знать об этом деле.

Акамие, сдержанно потянувшись, прильнул к царю, обвил его руками, стал нежно целовать плечи и грудь. Царь усмехнулся, ласково потрепал его по затылку.

— Не сегодня, мой серебряный, еще не сегодня.

Акамие послушно опустил голову ему на грудь, они вздохнули одновременно и рассмеялись.

— Видеть тебя хочу. Здесь темно, а я так давно не видел светлого твоего лица. Света! — крикнул царь. — Эй, слуги, света!

Четверо рабов вбежали, не разгибая спин, в опочивальню и кинулись к окнам.

— Подождите, — остановил их встревоженный голос лекаря, вошедшего следом.

Акамие, вскрикнув, бросился лицом в подушку.

— Мой повелитель, — низко кланяясь, обратился Эрдани к царю. — Твоим глазам еще нужен покой и вреден яркий свет. Я полагаю, что следует лишь немного приподнять завесы, дабы полуденные лучи не нанесли ущерба твоему зрению.

Царь кивнул, и лекарь махнул рукой слугам. Те принялись сворачивать нижний край занавеса, закрепляя его продетыми шнурами. Акмие сразу сполз под одеяло, натянув его рукой так, чтобы не видно было и макушки. И в порыве озорства неожиданно поцеловал царя в бок. Царь вздрогнул и широко улыбнулся, сдерживая довольный смешок.

— Подойди поближе, мой Эрдани. Я хочу благодарить тебя, слава врачевателей, за чудесное спасение. Вели шире распахнуть ворота твоего дома: еще до заката прибудут носильщики с наградой. А кроме этого, пойди и скажи хранителю моей сокровищницы, что тебе дозволено самому выбрать то, что наиболее приятно будет твоим глазам и развеселит душу. Судьбе было угодно, чтобы ты спас меня, а я желаю, чтобы ты радовался и ликовал. Распорядителю моего двора я прикажу доставить в твой дом все необходимое для праздника. Будешь веселиться со своими друзьями и гордиться перед ними своим искусством, милостью Судьбы и честью, которую оказывает тебе царь. И невольниц из Аттана подарю тебе, с тяжелыми бедрами и тонким станом, которые были взяты из их домов невинными и не побывали в руках купцов и перекупщиков. И двух коней из пустыни: им нет цены — пришлю тебе, как только сам смогу их выбрать. Доволен ли ты наградой, искуснейший из лекарей?

Эрдани слушал, склонив голову, не перебивал царя, но лицо его озабоченно хмурилось.

— Что тебе не по душе? — нахмурился и царь, не дождавшись ответа. — Тебе кажется малой награда?

— Мой повелитель! — воскликнул Эрдани. — Я не смел перебивать тебя, но позволь устранить недоразумение. Тебя спас не я.

Лекарь поклонился так низко, как только мог.

— Как? — развел руками царь. — Не слишком ли ты скромен? Ясно, что человека губит или спасает Судьба, но она спасла меня твоими руками — тебе и моя благодарность, а Судьбе — покорность и почитание.

— Прости меня, царь, или прикажи казнить за то, что я спорю с тобой, но я снова скажу: не моими руками Судьба спасла тебя. Тебя исцелил не я, а твой невольник, из тех, что под покрывалом.