Читать книгу - "Путь в лес - Доминик Пасценди"

Харран с Дорантом согласно покивали. Морская хауда — страшное изобретение морелюбивых и изобретательных гальвийцев, их начали делать лет тридцать назад в тамошнем Керагоне, известном на весь мир своими оружейниками. Пиштоль с двумя короткими — длиной от запястья до локтя взрослого мужчины — стволами, в дуло которых проходит его же большой палец. Хитрый колесцовый замок, один на оба ствола, срабатывающий от двух спусковых крючков. Снарядом морской хауды служат обычно девять свинцовых шариков, каждый с ноготь мизинца в поперечнике, упакованные в три слоя по три в тонкую бумагу. При выстреле шарики летят одной кучкой шагов до пяти, а потом начинают расходиться. На десяти шагах они легко пробивают тяжелую кирасу и превращают грудь и живот её носителя в кровавую мешанину. На тридцати, и даже пятидесяти шагах им не преграда колет из толстой вываренной кожи, обшитый стальными пластинами. На семидесяти шагах шарик, если попадет в голову, проламывает лобную кость и вырывает затылочную.

Это оружие придумали для абордажного боя, для свалки в тесноте подпалубных помещений. Но и против плотного строя оно страшно и смертоносно, особенно если стрелять не прямо, а наискось, под углом — человек пять можно свалить одним выстрелом. Понятно, как случилось, что альвы не успели увернуться.

У Доранта была когда-то морская хауда, купленная в свое время за огромные деньги. Она пропала, когда его ранило в деле под Корволетом. То, что Асарау был вооружен таким монстром — был признак того, что отец его был очень непростой человек.

— Должно быть, альвов разорвало надвое, — задумчиво сказал Харран. Асарау невозмутимо кивнул.

— А что было потом?

Вопрос этот, судя по выражению лица воина гаррани, не доставил ему удовольствия, но не в обычаях этого племени было избегать трудностей.

— Альвы слишком быстры, а мне было мало лет. — Как будто сейчас он зрелый муж. — Меня сбили с ног и ударили по голове. Очнулся я уже связанным. Они притащили меня в свой поселок и кинули в загородку вместе с другими пленными. На следующий день увели к столбу пыток, но когда разглядели, очень удивились и тут же вернули обратно, даже с уважением. Другим повезло меньше, их принесли ночью изуродованными, но живыми.

— Сколько вас всего было в плену? — Спросил Дорант.

— Пятеро. Один умер к утру, остальных мучили ещё долго. Меня не трогали, и я попробовал говорить с детьми. Дети приходили на нас смотреть сквозь загородку. Я постепенно научился немного понимать их речь: им было смешно, как я выговариваю слова, и они думали, что меня дразнят. Они дразнили, а я учился. Слушал и отвечал, слушал и отвечал. Показывал предметы и другое разное. Сначала мы общались больше жестами: есть жесты, которые понимают даже звери. Потом я стал говорить слова. Они смеялись и повторяли между собой — так я узнавал, как говорить правильно.

Харран посмотрел на гаррани с искренним уважением. По лицу его было понятно, что ему-то точно не хватило бы терпения на такое.

Дорант же заинтересованно спросил:

— А почему же ты не выучил имперский, уже здесь?

В ответ Асарау произнес на имперском, с диким акцентом и корежа фразы:

— Здесь дети не говорить с калека, они кидать камни. А нищий-нищий, — повторение слова означает на гаррани множественное число, — они гонять чужой, драться, не говорить. Никто не говорить с калека, даже ваике, — на гаррани «ваике» значит «жрец». Воин, очевидно, имел в виду священника. У гаррани жрецы обязаны говорить с любым человеком, который приходит к ним и просит об этом. Асарау не знал, что нравы имперцев куда грубее.

Всё это время Дорант лихорадочно обдумывал, посвящать или не посвящать Харрана в свои затруднения. С одной стороны, у каваллиера не было в достатке людей, чтобы — ежели настанет необходимость, а это уже было практически неизбежно — выдвигаться в Альвийский лес. Даже с двумя боевыми слугами, даже взяв с собой Красного Зарьяла с его людьми (на которых неизвестно, можно ли было рассчитывать до конца), предприятие это Дорант мог провалить, да и погибнуть притом. А уж теперь, когда один из боевых слуг надолго, по-видимому, вышел из строя, риск становился вовсе неприемлемым. Честно говоря, каваллиер с самого начала — как только понял, что альва как-то связана с примесом Йорре — рассчитывал на Харрана и его людей. Им-то он, в отличие от людей Зарьяла, мог подставить спину.

Если б не Маиссия Ронде с её родством!

В конце концов Дорант все-таки решился. Без Харрана его миссия вообще становилась безнадёжной. А поведение поискового амулета говорило ясно о том, что все остальные отряды, разосланные на поиски примеса, шансов не имеют вообще. Провали Дорант поручение — и юный примес Йорре окажется в критический момент в лучшем случае в руках и окружении людей семейства из Аттоу, а в худшем (и, похоже, более вероятном) — на том свете. Вряд ли кому-либо из посланных за примесом простится такой провал. За меньшее укорачивают на голову.

Смерти Дорант не боялся. Опасался он только за близких: не так страшно уйти, как оставить.

Что ж, если без Харрана не обойтись, значит, Харран должен знать то, что он должен знать.

Но не сразу.

И Дорант обратился к Асарау, сыну Кау, сына Васеу:

— Скажи мне, Асарау-ки, — услышав это, воин гаррани вздрогнул и взглянул на каваллиера с изумлением: он никак не ждал такого обращения к себе, во-первых, потому что каваллиер среди имперцев был лицом высокопоставленным и авторитетным, а во-вторых, потому что Дорант, как зять вождя, и в племени был много выше по статусу: он должен был бы сказать «Асарау-лэ». — Можешь ли ты объясниться с альвой? Мне нужно узнать у нее кое-что важное, что она может знать.

Асарау ответил, неуверенно обращаясь к Доранту как к равному (по этикету, после соответствующего обращения каваллиера, он обязан был ответить тем же):

— Я могу попробовать, Дорант-ки, но я знаю мало и говорю плохо на их языке.

Харран, чьи представления о жизни подверглись сильным переменам, всё спрашивал своё:

— Так альвы, получается, разумны? У них есть язык? Они могут объясняться между собой?

Асарау даже не дождался перевода. Похоже, он и во владении имперским языком почувствовал некоторую уверенность.

— Конечно, Харран-ки. Альвы — люди, только другие.

— Дорант, ну ты подумай! Я твердо был убежден, что они — полуживотные, немного владеющие примитивными орудиями! А у них и язык есть! И живут как люди, в поселках! И вообще…

Что «вообще», Дорант так и не понял. Как человек более опытный, чем Харран, он сразу принял как факт, что альвы — не животные, а существа разумные. И был готов с ними договариваться, оставалось только понять, как именно. И он тут же стал выяснять, как:

— Асарау-ки, давай всё-таки попробуем. Мне нужно знать, видела ли альва молодого ессау, воина-подростка. И если видела, то где он и что с ним.

Сын Кау задумался, шевеля губами. Потом сказал на гаррани: