Читать книгу - "Бухгалтер Его Величества - Ольга Иконникова"

– Не понимаю, ваше величество, – лепечу я.

Кажется, он ожидал от меня другой реакции, потому что в его взгляде мелькает разочарование. Или это разочарование связано с ним самим? С тем, что он доверил мне свою страшную тайну?

– Вам и не нужно понимать, Элен, – вздыхает он. – И помнить об этом не нужно. Чем быстрее вы забудете наш разговор, тем будет лучше – и для вас, и для меня.

Но после столь важного откровения я не готова делать вид, что ничего не произошло. В другой раз он уже не решится на подобный разговор. Более того, не желая огласки, он может отдалить меня от двора, выслать из Тодории, а то и отправить в тюрьму. При мысли, что в нужное время я не окажусь у портала в доме графа Помпиду и не вернусь домой, мне становится плохо.

Нет, этот нарыв нужно вскрыть, и прямо сейчас.

– Подождите, ваше величество, – я окликаю его, когда он уже направляется к дверям. – Но почему вы решили, что безумны?

Раз об этом не знают при дворе, значит, его сумасшествие внешне никак себя не проявляет. Хотя, возможно, о нём осведомлены самые близкие, доверенные люди – просто они в силу привязанности к королю или корыстных мотивов предпочитают молчать.

– Вы обращались к врачам? – поскольку он молчит, я продолжаю задавать вопросы. – Они проводили обследование?

Я понятия не имею, каким образом на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого веков в медицине определяли безумие, но ведь как-то же это делали.

– Нет, ваша светлость, к врачам я не обращался. Я не могу себе этого позволить. Если об этом станет известно, Тодория будет обречена.

Нет, похоже, у него действительно не всё в порядке с головой. Он что, сам себе поставил диагноз? Хотя, с другой стороны, настоящие сумасшедшие, кажется, наоборот, решительно не признают себя таковыми.

– Самый лучший врач может случайно или намеренно может раскрыть эту тайну моим врагам. И тогда неминуемы народные волнения, а потом – и государственный переворот. Вы знаете, что происходит во Франции – страну утопили в крови. Я не хочу, чтобы это же случилось с Тодорией.

Я потрясенно молчу, и он, расположившись в кресле, принимается объяснять:

– Исторически мы всегда тяготели к нашей более сильной соседке, и Франция неоднократно предлагала нам свое покровительство в обмен на отказ от независимости. Когда я впервые понял, что во мне проявилась болезнь моей бабушки Элеоноры, я не мог не признать, что присоединение к Франции станет спасением для Тодории. Безумие крестьянина – это ужас для его семьи, безумие графа или герцога – ужас для семьи и слуг, безумие короля – ужас для всей страны. Кто знает, к каким потрясениям я приведу свой народ, если болезнь усилится?

Признаться, в его словах есть определенная логика. Сумасшедший монарх – это страшно.

– Вы говорили, ваше величество, что вели переговоры с Людовиком Шестнадцатым. Но что же вы будете делать теперь, когда французская монархия свергнута?

– Я уже смирился с тем, что Бурбоны потеряли корону. Конечно, о союзе с убийцей Робеспьером не могло быть и речи, но сейчас, когда он сам казнен, а Франция начинает возвращаться к нормальной жизни, мы можем возобновить переговоры. Я слышал, Наполеон Бонапарт получил пожизненный титул первого консула. Более того – он готовится объявить себя императором, – тут губы его величества трогает ироничная усмешка. – Да, он будет им не по праву рождения, но в нынешних условиях выбирать не приходится. Мне почему-то кажется, что он сумеет восстановить величие Франции, у него серьезные военные планы. А раз так – то почему бы нам не подписать соглашение именно с ним?

О, я могла бы многое рассказать о Наполеоне! Во всяком случае, в оценке его способностей Рейнар отнюдь не ошибся.

– Тодория получит статус герцогства, и если однажды ее герцог окончательно сойдет с ума, то это не будет столь важным, как было бы, если бы безумным был объявлен ее король.

Он говорит об этом почти спокойно. Да, с грустью. Но без паники. И я не могу не восхититься его выдержкой.

– Но если вы уже приняли решение, значит, всё, что я делаю, не имеет никакого значения? Вам, должно быть, уже не важно, сумеет ли Тодория расплатиться с долгами, или нет?

Он подбадривает меня сдержанной улыбкой:

– Отнюдь нет, Элен. Если Франция поймет, что Тодория – не банкрот, она подпишет с нами договор на более выгодных условиях.

Он рассуждает настолько здраво, что снова возвращает меня к тому же вопросу.

– Простите, ваше величество, я понимаю, вам неприятно об этом говорить, но всё-таки – на основании чего вы посчитали себя сумасшедшим? Да, я слышала о безумии вашей бабушки, но это же не значит, что все ее потомки обязательно его унаследуют.

Рейнар поднимается с кресла и подходит к окну. Он снова, как и в прошлый раз, когда мы говорили о его семье, предпочитает не стоять ко мне лицом.

– Вы знакомы с моей дочерью, Элен. Она – милый ребенок, и я ее обожаю, но даже я вынужден признать, что ее фантазии как минимум не вполне нормальны. А кто, как не я, мог передать ей эту страшную болезнь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– И это всё, на чём вы строите свои рассуждения? – я задыхаюсь от возмущения. – Этого слишком мало, чтобы делать подобные выводы. Даже если признать, что ваша дочь больна, это может объясняться кучей других причин. Если вы дожили до своего нынешнего возраста, и ваш рассудок не помутился, то с чего вы взяли, что это должно случиться в будущем?

Его величество всё-таки находит в себе силы обернуться.

– К сожалению, Элен, мое безумие уже дает о себе знать. Мне снятся странные сны, в которых я превращаюсь в дикого зверя, а время от времени у меня появляется ужасное ощущение водобоязни. А однажды, проснувшись утром, я обнаружил в спальне зарезанную собачку, которая всегда спала на оттоманке у окна, а мои руки были в крови! Об этом случае знает только мой камердинер.