Читать книгу - "Горные дороги бога - Вероника Иванова"

Трупов у парадного крыльца не валялось: видимо, все решилось еще у ворот или в самом начале аллеи. Двери были распахнуты настежь, превращая комнаты в длинную галерею, ведущую в глубь дома, в самое сердце рабовладельческой усадьбы. И конечно, все они были там, восставшие против того, что им не нравилось.

Хозяин Руаннаса не выглядел соответственно обстоятельствам жалким или, наоборот, напыщенным. Вообще, без расшитых золотом одежд он легко мог сойти за обычного горожанина, и, если бы от меня зависела поимка, я бы наверняка его упустил. Я, но не Рофи с его людьми и не сереброзвенник, наполовину торжествующе, наполовину неуверенно объявляющий как раз в тот миг, когда я переступал порог комнаты:

– Старому порядку пришел конец!

Надо сказать, мое появление слегка поколебало спокойствие землевладельца, но тот все равно нашел в себе силы и смелость, а может быть, наглость возразить:

– И кто об этом говорит? Тот, кто сам живет на цепи, как пес?

Он знал, куда нужно ударить, чтобы получилось больнее. Наверное, подсказывали поколения предков, безраздельно владевшие сотнями судеб, сотнями жизней, безропотно подчинявшимися каждому приказу. А сереброзвенник не был готов оправдываться.

– И я скажу, – вступил в разговор трактирщик, почувствовав, что победа вдруг затрепыхалась в руках, как пойманная, но еще не донесенная до садка рыбина.

– А что скажут другие? Твои соседи? Твои родственники? Здесь ведь все – одна большая семья, Рофи.

Он был кем угодно, но только не дураком, этот землевладелец. Ведь кровные узы – такая вещь… Крепче, чем цепи.

– Спросим у них, Рофи? Позовем всех и спросим? Согласен?

Память вздыбилась волной, воскрешая жар полдневного солнца Катралы, гул толпы, заполнившей главную площадь, и голос женщины, готовой служить, но все равно остающейся госпожой.

Спросить всех? Вот еще! Хватит и одного.

– Мне плевать, что и кто скажет. Мне плевать, что случится в этом городе после того, как я отсюда уйду. Этот человек, – я обвел взглядом притихших повстанцев, – виновен в посягательстве на честь моей супруги, и я требую наказания.

– Посягательство?! – почти искренне возмутился землевладелец. – С чего вы взяли? Извольте сначала доказать!

– Если пожелаете, я притащу сюда то, во что превратился ваш услужливый садовник. Думаю, он не откажется подтвердить, что вручил вам ее беспомощное тело сегодня днем.

– Бож правый! Даме стало дурно во время прогулки, а я всего лишь приютил ее до того часа, как хворь пройдет. Позвольте мне позвать слуг, и вы сами убедитесь, что…

Ну да. Разумеется. А если на теле обнаружатся синяки и ссадины, можно будет заявить, что она потеряла сознание и упала. Сама. Если, конечно, упомянутые слуги не имели насчет девушки особого приказа, раз и навсегда решающего возникшее затруднение.

Оправдания вроде бы загнанного в угол самодура звучали нелепо, но слишком походили на правду. Особенно для того, кто не знал других подробностей происходящего и не должен был узнать никогда.

– Вам никто не мешал прийти сюда. Вы же сами ее оставили, как сказали, без помощи!

Он смелел с каждой минутой. Да что там, с каждым сказанным и неопровергнутым словом. Всем, кто находился в комнате, требовалась поддержка. И, как оно часто бывает, вся тяжесть этой самой поддержки легла на самые хрупкие плечи.

– Ты убил моего брата.

Этого обвинения землевладелец не мог предугадать и, когда из-за мужских спин выступила вперед Эби, невольно вжался в спинку кресла, на котором сидел.

– Но если бы только убил… – Девушка на мгновение осеклась, словно ее дыхание вдруг оборвалось. – Ты изуродовал его тело. Превратил моего брата в чудовище. В омерзительное, бесчувственное, безжалостное чудовище! Свое подобие, да?! – Она схватила хозяина Руаннаса за воротник, как за шкирку – котенка, и подняла на ноги. – Идемте! Вы все должны это увидеть. Может быть, тогда перестанете сомневаться! Как перестала я.

Мне было немного стыдно слушать ее слова, но одновременно и хотелось гордиться содеянным, потому что каждая фраза, произнесенная пока еще дрожащим голосом, принадлежала уже не испуганному ребенку, а человеку, который осознал, что быть сильным в первую очередь больно. Но если не будешь таковым, боль распространится на всех вокруг.

Сад не замечал происходящих перемен, все так же мерцая живыми звездами, и даже на неподвижное теперь чудовищное дерево гирляндой уже успели усесться несколько светляков, бросающих разноцветные отблески на смятое ударом лицо.

– Это ваш брат, эрте? – переспросил сереброзвенник, с сомнением вглядываясь в месиво костей и мяса.

– Я подтвержу это перед любым судом, – твердо ответила Эби. – И если не хотите верить на слово… – Тут она немного запнулась, но быстро взяла себя в руки. – Если под этой корой еще осталось человеческое тело, я могу рассказать о нем все. О каждом шраме. О каждой родинке. А вы проверите сами.

Не знаю, чего ей стоило такое предложение. Той Эби, что пряталась от меня по кустам, возможно, многого. Той, что стояла сейчас рядом с мертвым телом единственного брата, на возвращение которого надеялась до сегодняшнего вечера, еще большего. Но нынешняя Эби готова была платить по любым счетам.

– Мы проверим, – наконец решил сереброзвенник и велел: – Принесите больше света!

Пара громил Рофи отправилась выполнять приказ, а глава Наблюдательного дома Руаннаса наклонился к землевладельцу, уже совсем скукожившемуся, и пообещал:

– Если это правда, конец и старому порядку, и тебе.

Я не стал дожидаться вскрытия древесного ствола. И потому, что не сомневался в правоте Эби, и потому, что не хотел видеть, как по лицу обреченного на смерть человека проносятся те же чувства, которые мне довелось наблюдать, казалось бы, совсем недавно, а если задуматься, то совсем в другой жизни.

А задуматься и правда хотелось. Например, над тем, что законы Дарствия щедро дозволяют Цепям вершить человеческие судьбы, но при этом насильственную смерть, учиненную без приказа и подобающего основания, карают жестоко и неумолимо. Можно не моргнув глазом вырезать целую семью и прочих домочадцев купца, преступившего правила, зато зарвавшегося рабовладельца заставят заплатить за гибель раба собственной жизнью. В полном соответствии со всеми буквами закона. И если плохо одно, то почему тогда, несомненно, хорошо другое, если они налиты из одной и той же бочки?

У дверей спальни, наверное, должны были дежурить слуги, на случай какого-нибудь каприза хозяина, но, похоже, разбежались, когда начался шум. Ключ торчал в замке, и при должной сноровке пленник легко мог бы освободиться, но я удивлялся бездеятельности ровно до того мгновения, как увидел, на что этот самый пленник был похож.

Обычно говорят: живого места нет. Синяков было немного, царапин еще меньше, но припухлости на коже ясно говорили, что повреждений больше, чем кажется. Намного больше. Били умело, чтобы ни у одного случайного наблюдателя не возникло подозрений в причиненном насилии. И били так, что девушка, бессильно лежащая поперек широкой кровати, вряд ли была сейчас способна на что-то вроде побега. Даже собрав волю в кулак.