Читать книгу - "Империя Машин - Кирилл Кянганен"

— Надменные — вставил слово Алан.

— Мы называем их железячниками. Им не ведом голод, эпидемии, болезни, как и сочувствие. Они полагают, что мы — рассадник, в котором культивируется все это и не видят в последствиях своей вины. А мышиные норы… Просветители — пол заботы.

— Но вы с ними сотрудничаете?

— Сдаём информацию о прибывших и отбывших, отчитываемся поквартально за каждую душу и инцидентах. Скажешь — я подл?

Пусть… Рафаэль! Я же велел…

Он нервно вручил Альфредо конверт.

— Позже гляну. Ступай, пока не рассердил меня окончательно!

Пол гудел, паровые котлы разогревали цех. Мальчик снял излишне теплую кофту и Алан развесил мокрые вещи над оборудованными клапанами выхлопными трубами. Пропахнет — зато высушится. Учитель смаковал консервированный горошек.

— Иногда мы вынуждены идти на уступки, дабы существовать. — сказал Альфредо мальчику. Что орден противопоставит империи? Рубежи бойцов, которых сметут бронепоезда?

— Старина, ты ведь это так не оставишь.

— Ну уж нет.

— Угощайся — подал консервы мальчику. В прозрачной жиже плавала плесень. Учитель подцепил её ножом. Неизвестный полез пальцами, но Алан предоставил ложку. Надо же! На складах имелись ложки, а дома он хлебал из мисок.

— Алан, завтра собрание ордена. Ты придёшь? — облизнул он губы.

— Не в сей раз.

Неизвестный отметил, сколь часто велись беседы на острове. Будто разговорами можно было согреться от снедающего желудок спазма. Он поглотал шарики на одном дыхании. Горошек едва утолил голод. Сменщик исчез в глубине зала, и мальчик скрёб ложкой донышко банки в надежде отыскать запропастившуюся горошину. Алан без зазорно хлебал вино, выволоченное из погреба на грядущий праздник. Совесть начисто отсутствовала в его натуре, но это не преуменьшало плюсов. Он и в бедно обставленной комнате умел преподать себя хозяином положения.

И вот он запел. Альф вначале не поддавался на уговоры присоединиться, но Алан не нуждался в аплодисментах. Перехватив поудобнее гитару, взятую с верстака, он бряцнул по струнам, и цех ответил ему стуком молотков. Прибыли рабочие на смену, и заприметив Алана с инструментом, вместо того, чтобы понуро расходиться по верстакам и станкам, похватали зубила и вторили этой странной и непонятной песни, занесённой с юга. Они пели о родине, о несломимых героях родных краёв, об отцах и матерях, и о победе. К ним подключился колокольный звон с Маяка, оповестивший о прибытии барж. У железячников и имперцев этот «гимн аборигенов» вызвал бы приступ смеха и презрения.

После бурной пляски аккордов и голосов клонило в сон, но Альф вынудил подняться на ноги. Алан запьянел, что было весьма некстати. Учитель и сам изрядно принял, хотя, как всегда, крепко держался на ногах.

— Письмо Рафаэля… Что в нём?

Альф вскрыл конверт. Губы зашевелились. Алан угадал по выражению лица.

— Соберу людей — отчетливо проговорил он, и грациозно взобрался на стойку, а там — на крышу, активируя плащ.

— Предупреди часовых.

— Что происходит? — не вытерпел ребенок.

Рабочие искоса поглядывали на мастера и удаляющегося Алана.

— Позже объясню, не отставай. Созовите совет! — прикрикнул на них Альфредо и рысцой выбежал к перекрестку.

— За мной!

К ним присоединились стройные ряды парящих кинжалов, выныривающие из света.

— Карту! — потребовал Альфредо, и без заминки обозначил на ней круг. — Оцепить район, подберитесь к башням как можно ближе.

— Вы уверены, что просветители на площади?

— Они обожают представления.

— Демонстрация силы?

— Показушники, им недостает внимания. — выскользнул из невидимости Алан.

Назойливый дождь раскрылся с неистощимым упрямством, осушая как мочалку тяжелый свод небес, выжимая пыльные тучи. И к раздробленному дорожному камню нисходили мутные потоки, выливаясь из переполненных траншей и соскальзывающих к ямам и трещинам, где множились черви, задыхающиеся от иридиумовых паров. По бокам громоздились пристройки, заслонявшие поваленные коробки домов, а над ними высились стержни, ведущие к неподдающимся объяснению дискам, образующим город, где живут неведомые люди по неведомым законам, которые, как зрители, лишь изредка оглашали через приемники и громкоговорители о том, что внутри грохочущих шайбочек таки кто — то есть. Безучастие — ключевая черта этого мира, волокон рваной ткани, склеенной на скорую руку и расходящейся по швам. Ценности, коими обладали предки, на подобие братства или свободы, отмирали за ненадобностью. И в рядах ордена зияла брешь. Этой разобщенностью они напоминали волчью стаю, объединявшуюся на период охоты или течки, дабы после вновь стать чужими, невольными странниками свободного мира. Сходясь в группы, западные поселенцы, потомки оппозиционеров, перекочевывали на восток. А кто не мог позволить себе такую роскошь, и считая себя свободными, по — прежнему таскали хлам, металлолом, пахали и возделывали земли, ведь над ними боле не грозится палкой начальник. Они вольны избирать судей, чиновников, правителей, но по — прежнему влачат камни, дабы «щедрая рука» с неба протянула награду за труды. Добровольное рабство с мельтешащим вдалеке призраком достатка и счастья.

Средь утопавшей в грязи лощине у пересохшей речки на перекинутом виадуке скопились Просветители. Изысканная золотая драпировка в противовес скромным нарядам протекторов. Демонстративность проскальзывала во всех чертах их одежд. От рубиновых нитей, покрытых алмазной пыльцой вдоль швов кителей до застежек на сапогах, отливающих золотом. Спину прикрывали свободно свисавшие плащи, раздуваясь под ветром. При этом, стриглись по единому образцу, и, вообще, имея разные лица казались одним воплощением, но в различной форме.

— Да — а, вас не спутаешь — сказал Алан, поймав странные взгляды, но сие обстоятельство его вовсе не смутило.

Их как срисовали со скульптуры и затем провели в жизнь. Таким образом, внешне они не запоминались, что шло весьма на руку ордену.

— Как быть? — поинтересовался Алан, остановившись перед забором из спин. Мальчик изумленно взирал на утонченную пышность белоодетых. Часть из них, упершись на парапеты, выкуривала смолистые трубочки и чувствовала себя как дома, не удосужившись уделить подошедшим и взгляда.

— Я не подвергаю риску орден — настойчиво сказал Альфредо.

— Я с тобой.

— Это не обсуждается.

— Потому и иду — улыбнулся Алан.

По жесту мастера парящие кинжалы сменили позиции, отступив на крыши.

— Вы нарушаете требования — с ходу грозно сказал Альфредо.

Обступившие столб просветители разошлись, пропуская в круг мастера.

— Мы не оправдываемся перед слугами — ответил, подняв лицо, просветитель с обнаженным мечом. Прислонившись к ящикам с провизией боялись шелохнуться рабочие из ордена. Они ошалело дергались под любым звуком, как нервные.