Читать книгу - "Кузина - Юлия Галанина"

Чтобы жильё не выстуживалось, здесь у каждого дома есть сени: бочонки с капустой квашеной там стоят, с грибами солёными, с ягодой мочёной. И под рукой, и не в таком тепле, как дома.

Открыла я дверь, вошла в эти самые сени, темно там, почище, чем в яме – и вдруг чувствую, душит меня кто-то. Сзади так надвинулся – и руками, как колодками, горло обхватил.

Застарелым потом воняет и в ухо шипит сдавленным голосом:

– Зачаровала-таки, ведьма, мужскую силу мою забрала?! А ну возвращай, не то шею сворочу! Отучу тебя мужиков портить, зараза тавлейская!

Ага, он, значит, сковырнулся неизвестно с чего один-единственный раз, а я виновата?! Сам себя убедил, а теперь меня душит, ну негодяй!

Присела резко, пока и правда не придушил, да не рассчитала, что Клин такой тяжелый – на пол мы и грохнулись. Я-то ничего, удачно, а он о бочку с капустой приложился и руки разжал.

Я не стала его убеждать, что он мужчина хоть куда, гроза девиц, отрада вдов, – только наружной дверью хлопнула.

Прибежала к Выдре в землянку, вся в растрепанных чувствах.

– Мне, похоже, грозит нападение на надзирателя и побег, – сообщила я ему с порога. – Примешь беглеца?

– Жаходи, – обрадовался Выдра. – Жаодно и новощелье справим.

Я вошла в маленькое строеньице, крохотное, но какое-то очень ладное. Печка, стол, лежанка – вот и всё, что там помещалось. Да гному больше и не надо было.

А на полу рядом с лежанкой красовалась роскошная медвежья шкура. Не только роскошная, но ещё и очень тёплая.

– Выдра, научи меня убивать шесть человек разом, – попросила я, подпирая головой потолок у двери. – Чтобы с Клином разобраться.

– Я тебя научу вяжать, – отозвался гном. – Череж лето зима придёт, ношки швяжешь – тепло будет. Ногам хорошо.

Он усадил меня на свою лежанку, достал откуда-то моток грубой пряжи, пяток спиц.

– Шмотри.

Быстро набрал петли, распределил по четырем спицам, провязал несколько рядов.

– Чеперь сама.

Неумело ковыряя нить, я пыталась сделать что-то, отдаленно напоминающее легко выполненное Выдрой. Будущий носок, топорщащийся сейчас во все стороны спицами, напомнил мне кусочек сильно облезлого ёжужика. Вязание потребовало от меня напряжения всех сил, я даже про стычку с надзирателем позабыла, старательно вывязывая неподатливые петли.

Выдра сел на чурбачок у печки, подбросил дров.

– Чеперь говори, что случилось, – попросил он.

Пришлось вспомнить. Я рассказала о происшествии в сенях.

– И что теперь делать? Ведь теперь не разубедить его, по-настоящему начнёт мужской немощью страдать и меня обвинять. Не успокоится, пока не придушит.

– Ты вяжи, – сказал Выдра. – Я пойду, поговорю.

Он встал с чурбачка, перебрал берестяные коробочки на полке над столом, достал одну, раскрыл. В ней лежали какие-то грязно-серые комочки, по виду, так натуральный мышиный помёт.

– Дам ему, шкажу помогает, – объяснил он.

– Угу, дай, – вздохнула с надеждой я. – Сочини там чего-нибудь. Объясни, что, мол, не могла я такие чары навести, каких он боится, дескать, для них обязательно летучая мышь, варенная в змеиной крови, нужна и когти беременных лисиц, а где здесь такую роскошь сыщешь?

Когда Выдра ушёл, я продолжила старательно ковыряться в петлях и думала о последнем разговоре с Кузеном.

Несмотря на все его слова, мне что-то расхотелось в Тавлею, и никак я не могла заставить себя снова захотеть. С ужасом вдруг поняла, что здесь, на этом руднике, я впервые обрела твёрдую почву под ногами. Всё предельно ясно, кто есть кто. И от этого втройне дороже мне попытки Выдры научить меня вязать. Он не ждёт никаких выгод, не преследует никаких целей, за этим нет политики, как было бы в Тавлее. Он просто рад тому, что может помочь, что среди здешнего холода наши дорожки сошлись и можно сделать жизнь другому чуть-чуть теплее, чтобы беды и радости немножко уравновесились. Этого не было у меня дома. Ну кто бы мог подумать, что я найду такое на руднике? Видно, в попытках удержать не своё, мы, тавлейцы, много сил растратили на пустое. А что же останется у меня, если нет теперь Аль-Нилама, нет магии? Почему я должна как побирушка выскребать осколки воспоминаний, каждое мгновение опасаясь, что получу удар болью, словно воровка, застигнутая за кражей? Мне же не надо чужого, я хочу получить своё. Только своё. Но из своего, похоже, у меня будет только связанный собственными руками носок, и то при условии, что я его закончу с помощью Выдры. И странное дело, мне нестерпимо думать, что оставшиеся в Тавлее жалеют меня, если, конечно, жалеют. А вот жалость Выдры – ведь она в первую очередь двигала им, когда он помогал мне надевать сагиры, работал за двоих, когда я свалилась в проходке – его жалость какая-то совершенно необидная. Может быть, потому что она искренняя? Он оказался здесь единственным настоящим мужчиной, защитником. Сколько бы нас ещё медведь повытаскал, вслед за Мухой, если бы на гнома с кайлом не наткнулся? И как же, оказывается, хорошо, когда знаешь, что есть к кому бежать за защитой. Как надёжно…

* * *

Оказывается, я просто заснула, не выпуская спиц из рук.

Проснулась, когда хлопнула дверь землянки.

– Уладил, – сообщил довольно Выдра. – Чеперь Клин зелье проверяет.

– На ком? – не поняла спросонья я.

– На этой, жабыл как жовут, которая щегодня поварихе помогает.

– Понятно. А что ты ему дал? Очень похоже на мышиный помёт.

– Это и ешть помёт.

– Неужели подействует? – изумилась я.

– Всякая вещь – лекарство, только надо жнать, от чего, – объяснил Выдра. – Клин болен штрахом. Поможет.

– Чем-чем? Каким трахом?

– Штрахом. Боится он.

Это верно, душа у Клина трусоватая. Я показала Выдре связанный ряд.

– Хорошо, – одобрил он. – К жиме жделаешь.

– А где ты пряжу взял? – полюбопытствовала я.

– На прошлом руднике выменял на шамородок, – Выдра пошерудил кочергой в печурке, снова подложил дров. – Ждесь носки дороже жолота.

Гном поставил на печурку чайник и сковороду. Из муки, соли и воды быстро замесил на столе тесто. Нашлепал его тонкими лепешками на сковороду, прямо так, без всякого масла.

– Угощать тебя буду, – пообещал он. – Раз новощелье.

– С твоим выговором слова приобретают какой-то странный оттенок, – заметила я. – Вот уж воистину ново-щелье. Хорошая у тебя щёлка, то есть норка, то есть землянка.

Выдра кивнул, не отрывая взгляда от лепешек. Быстро перевернул их, – к моему удивлению они без масла не прилипли намертво к сковороде, а вполне легко отделились. Только корочка имела непривычный стеклянистый вид.