Читать книгу - "Маги и мошенники - Елена Долгова"

Клаус Бретон. Толосса, Церенская Империя.

Багровое пламя костров на площади отражалось в мутных стеклах окна. Рыжее пламя камина подражало ему, заставляя сверкать лежащее на столе оружие, простую медь чаши, серебро массивного, покрытого чеканкой треугольника.

Этот священный символ, единственный в аскетической комнате кусок драгоценного металла, лежал отдельно – на растянутом белоснежном платке. Трое людей в комнате угрюмо молчали. Бретон, на чье правильное, как у статуи, лицо усталость наложила свой отпечаток. Рыжий одноглазый Штокман – смертельно опасный силач, в котором на этот раз никто не заметил бы ни единой смешной черты. Арно – бледный невысокий человечек, на чьи впалые глазницы все время падала тень.

– Итак, братья, – спокойно, безо всякого выражения произнес ересиарх, – мы собрались здесь, чтобы решить, что нам делать с клинком, который сам дьявол подвесил над нашими головами.

Штокман ощерился, открывая нехватку зубов. Арно кивнул – его лицо все так же оставалось в тени.

– С пиками и мечами мы прошли через юг провинции…

– На Эберталь! – коротко и энергично рявкнул Штокман. – Возьмем толстяка-императора на кончик меча.

Умный Арно промолчал, выжидая – ересиарх напрасно ждал его ответа.

– Число наших людей растет, округа опустошена, благочестивые братья нуждаются в продовольствии. Горны кузниц пылают день и ночь, но железо не сегодня-завтра кончится. Братству нужно оружие, а учению – трудолюбивые проповедники…

– У нас нет железа, – мрачно заявил Штокман.

– В сердцах братьев недостаточно веры, – эхом отозвался Арно.

– Сюда идут войска Гагена Проклятого.

Вожди повстанцев мрачно замолчали. Бретон рассматривал серебряный треугольник, Арно уставился на огонь, Штокман попытался кинжалом подрезать толстый ноготь на собственном большом пальце.

Главарь мятежников прикоснулся в священному символу, словно ища поддержки, и обратился к часовому, застывшему у дверей:

– Приведи ведьму, брат.

Мятежник тут же вышел и вскоре вернулся, волоча за собою женщину. Ее рваный плащ распахнулся, открывая испачканное платье, смуглое худое лицо уродовали лиловые синяки. Магдалена из Тинока, а это была она, левой рукой неловко придерживала правую, вывихнутую в кисти, руку, однако черные глаза чародейки зло и бесстрашно сверкали.

– Ступай, отдохни, – велел ересиарх солдату.

Тот исчез словно дым, ведьма сделала шаг вперед и внимательно уставилась на Бретона. Ересиарх в этот момент выглядел довольно сурово:

– На твоем теле нашли ведьмовской амулет, в кошеле и складках одежды – травы, сушеных жаб и ящериц. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Магдалена криво усмехнулась и попыталась приосаниться:

– Амулет я подняла на дороге, а жабы с ящерицами – неразумные твари… они заползли в мою юбку сами!

Штокман треснул по столу кулаком так, что зазвенели чаши, и громоподобно расхохотался:

– И там же засохли с горя!

Шокированный Арно незаметно ткнул товарища в бок. Бретон слегка нахмурился:

– Не произноси лжи, ворожея, этим ты не улучшишь своего положения, а только повредишь собственной душе.

– Раз ты все знаешь наперед, поп-расстрига, то не трепли языком, а делай свое дело. Ты думаешь, в чем разница между инквизиторами Святоши и твоими братьями? Ни в чем. Для меня и то и другое означает – смерть, а смерть все равно бывает только одна, и мне не сдохнуть два раза.

– Не призывай гибель, только Бог знает, когда она придет. И не оскорбляй протянутую руку, быть может, вы вовсе не хотим причинять тебе вреда. Заблудшая сестра все равно сестра, – примирительно заявил Бретон.

Вид у него в этот момент был самый искренний, но это почему-то не внушало доверия Магдалене.

– Ха! Обычно аббаты назвали меня грешницей, изредка – дочерью. Ну-ну, раз я тебе сестра, попик, может, и отпустишь меня подобру-поздорову, а? – неуверенно поинтересовалась ведьма.

К ее невероятному удивлению, Бретон кивнул, сохраняя самый серьезный вид:

– Конечно. Мы не палачи, и сражаемся с клинками – клинком, но с заблуждением – только словом.

– У тебя острый меч и куча солдат, у меня ничего, кроме блох, который обсели меня в вашей каталажке. Ты и я не равны, поп, и я не сильна в богословии.

– К добру можно склонить любого человека. Я ненавижу грех, однако же, люблю человека, он – творение и образ Бога.

– Ха! Если бы ты как следует рассмотрел жителей Тинока, ты бы переменил свое мнение, бывший аббат. Образ их создателя слишком плохо виден под слоем навоза.

– Тебя ведут гнев и ненависть – это плохие советчики. Сколь бы и ни были унижены эти несчастные, они – дети Бога. Отец прощает или наказывает детей, но не стоит торопиться осуждать собственных братьев. Ты не можешь знать, кто спасен.

– Да уж не я сама.

– Ты страдаешь, потому что в душе желая верить, все же не веришь, и злобишься, потому что не любишь Всевышнего, изначально имея такую потребность.

На этот раз Магдалена расхохоталась до слез, этому не могла помешать даже боль в руке, надрывный смех колдуньи походил на лай избитой собаки:

– Ты речист, мне не переспорить тебя, парень. Лучше уж я пойду прочь. Ты ведь от большой любви к Богу отпускаешь ведьму, а?

Ответ ересиарха, наверное, мог бы понравиться фон Фирхофу: