Читать книгу - "Спутники Волкодава. Путь Эвриха - Павел Молитвин"

Положение спасла Нитэки, заявившая, что он вовсе не Кутихорьг, тело y него теплое, а лысина есть и у Мугэн-нара, и у Рикоси-нара, и даже у Ханто, которого называют дурачком Ханто и который наром никогда не будет. И пятна на лице, хотя и не в таком количестве, тоже есть у многих кокуров, но это еще не значит, что они слуги или родичи злого Кутихорьга. При упоминании этого самого Кутихорьга женщины, забыв об оружии, дружно сунули большие пальцы правых рук в рот, и Эврих, отметив, что с подобным способом отгонять нечисть сталкивается впервые, разумеется, тоже сунул палец в рот, после чего громкогласно призвал на помощь Великого Духа, так и не пришедшего на подмогу неоднократно взывавшим к нему утопающим. Благочестивое поведение арранта побудило озлобленных женщин сохранить ему жизнь, а вскользь оброненное им замечание, что факел вот-вот погаснет, понудило, скрепя сердце, принять его приглашение посетить башню и обогреться у очага. Собрав уцелевшие свертки, мешки и сумки, они двинулись за Эврихом к старому маяку, на вершине которого все еще мерцал огонь, принятый Кари за путеводную звезду, сумевшую каким-то чудом прорваться сквозь завесу туч.

Карабкаясь по искрошившейся винтовой лестнице, Эврих внезапно почувствовал головокружение и с тоской подумал, что правильно бывалые люди говорят: век учись, все равно дураком помрешь. Ну зачем, спрашивается, ему было, услышав вопли этих надумавших прокатиться по реке кровожадных степнячек, бросать свое чудесное убежище, в котором он успел так славно обжиться, отогреться и отоспаться, и бежать во тьму, лезть в темную как деготь воду, из которой, того и гляди, высунется зубастый зверюга и сделает его на голову короче? Чтобы нянчиться с этими чумазыми бабами, которые приняли его за какого-то злого духа и готовы были расчленить на месте? А ведь когда они обогреются и освоятся в башне, похвальное намерение избавить сей славный мир от ужасной твари, спасающей утопающих для того только, чтобы завладеть их душами, может вновь посетить его подопечных. Тогда, если маленькая Нитэки заснет — глазки у нее, кстати, сонные-пресон-ные, — заступиться за него будет некому и многомудрый Тилорн не получит своего «маяка» во веки вечные…

Борясь с головокружением и нежданно-негаданно навалившейся слабостью, Эврих все же добрался до облюбованного им зала прежде, чем погас факел, и, дабы избежать в дальнейшем каких-либо недоразумений, с места в карьер принялся рассказывать прекрасным незнакомкам о том, кто он такой и каким образом очутился на старом маяке. Пока женщины осматривали просторное помещение и подкладывали в огонь обломки просмоленных досок, аррант, кутаясь в истлевшую овчину плел небылицы несравнимо более правдоподобные, чем сама правда. Он продолжал плести их, когда, мало-помалу успокоившись, степнячки, коротко отвечая на его вопросы, начали распаковывать свои узлы и развешивать для просушки вещи над ожившим и самозабвенно задымившим костром. Он говорил и говорил, даже когда Нитэки заснула на руках у своей прелестной матери, которая к тому времени уже перестала опасливо коситься на спасшего их чужеземца, явно страдавшего недержанием речи и потому, без сомнения, ничуть не страшного, ибо понимал: не только сказанное им, но и сами звуки его голоса действуют на потрясенных женщин успокаивающе. Болтливый человек всегда кажется менее опасным, чем молчун, и хотя он далеко не всегда был уверен, что слушательницы хорошо понимают его речь, говорил, говорил и говорил…

После того как аррант замолк и глаза его сами собой закрылись, женщины, помолчав некоторое время и попереглядывавшись, с удивлением обнаружили, что, хотя вроде бы и не раскрывали ртов, незаметно успели рассказать ему много такого, о чем говорить первому встречному ни в коем случае не следовало. Они назвали свои имена. Поведали о том, что бежали из поселка кокуров, на который должны были напасть заключившие между собой союз хамбасы и сегваны. Что нанг хамбасов имел причины подвергнуть мучительной казни Тайтэки, бывшую некогда его женой, и Алиар, не уберегшую свою госпожу от повторного замужества, а куне сегванов охотно содрал бы со своей опальной супруги кожу за то, что она предупредила родичей о готовящемся на них нападении…

— Может быть, он и не злой дух, но наверняка колдун! — убежденно заявила Кари, с ненавистью разглядывая прислонившегося к разломанному бочонку незнакомца. — Вызнал все наши тайны и спит себе, как ни в чем не бывало!

— А по-моему, он просто из сил выбился. Смотрите, какой худущий! И в чем только душа держится? Слышите, как тяжело дышит? — Алиар склонилась над Эврихом.

Тайтэки, не выпуская из рук сладко посапывающую дочь, последовала примеру бывшей служанки:

— Похоже, занедужил. Оттого и кожа клочьями сходит и лицо в пятнах. Как бы к нам от него хворь какая не перешла.

— Ой-е! Вы как хотите, а я до завтрашнего утра отсюда шагу не сделаю! — твердо сказала Алиар. — Дрова есть, натаскал, видать, этот аррант с берега моря. Окно плащами завесим, чтобы не дуло. Да и поесть бы не мешало. Не всю же снедь вода испортила?

— Уходить я тоже не собираюсь, — согласилась Тайтэки. — Но если он хворый…

— Может, сбросим его с башни? — предложила Кари, оживляясь. — Не нравится он мне. Хворый не хворый, а сил у него поболее, чем у нас всех, вместе взятых, будет. И глаза зеленющие — въедливые — ох не к добру! Опять же лысый, пятнистый, борода растет! И слова не по-нашему произносит. Половину я еле поняла, а остальные так и вовсе…

— Молодец, не зря три года с Канахаром ложе делила. Успела кое-какие ухватки перенять, — бросила не глядя на бывшую госпожу Алиар, сражаясь с ремнями на сумке, которую собственноручно набивала сушеным мясом.

— Ты!.. Да как ты можешь!..

— А ведь и правда… Чего-то мы того… Устали, наверно. Брось, Алиар, возиться, намокшие узлы не развяжешь — резать надобно. Давайте-ка лучше спать. Поутру видно будет, что нам с этим пятнистым чужаком делать. — Тайтэки широко зевнула, и высокая квадратная комната, заваленная досками, обломками бревен, обрывками шкур и канатов, поплыла у нее перед глазами. Она еще успела подумать, что хорошо бы, в самом деле, завесить окно, из которого тянет холодом и сыростью, но, вместо того чтобы встать, пододвинулась поближе к разложенному на каменных плитах пола костру, прижимая к груди тихо посапывающую дочь.

Надо было, конечно, связать, от греха подальше, этого чудного арранта, но… Боги Покровители не оставят, а веки слипаются, будто их медом намазали. И руки-ноги отяжелели, не желают слушаться… О Великий Дух, сохрани и сбереги Тантая! Стань ему защитой и заступой, раз уж не позволил заботиться о нем родной матери. Как-то ты там, сыночек мой ненаглядный?..