Читать книгу - "Последний рассвет - Виктор Власов"

Генерал резерва, Накомото, уступать не собирался. Он выставил вперёд нижнюю челюсть и с видом гордым и самодовольным отвечал:

— Нагоя сходу не взять. Река Кисо-гава огибает линию укреплений в окрестностях города с севера, и она довольно широка. А на противоположном берегу засел Ода Бадафуса — его аркебузиры и лучники перестреляют вас на переправе, а его самураи даже не станут седлать коней.

Будучи равными военачальниками, Хавасан и Накомото постоянно соперничали, однако без тени неприязни или зависти, опровергая пословицу, будто двум большим рыбам тесно в одном пруду. Они оба сражались, возлагая свою жизнь и веру на одно лишь движение меча.

— Мы наступаем зимой, когда реку скуёт льдом, и она не станет преградой. Напротив, для конницы будет довольно простора, — возражал Хавасан.

— К зиме наша армия превратится в сборище голодранцев, — скривился Накомото.

Спор бы затянулся, если бы Мотохайдус не рассудил с приличествующей его положению непостижимой мудростью:

— Пусть предварительное совещание — всего лишь совещание, но истинное положение дел оценим при подходе, так скажем, за десять ри!..

Советник сдержанно улыбнулся собственной шутке. Вассалы, коменданты крепостей, военачальники из провинций и мастера поддержали тихими возгласами. Но Хадзиме, который был сейчас слишком серьёзен, покачал указательным пальцем; ослепительно блеснул крупный бриллиант. Он не захотел пускаться в пространные объяснения, поэтому выразился кратко:

— У нас не больше двух недель, чтобы встряхнуть разгильдяев, потом — выступаем!

Покидая зал, Хадзиме вполголоса напомнил Кендзо:

— Доведи братьям Зотайдо насчёт реликвии, хранимой в Ацута.

Совещание окончилось, служанки внесли в зал кушанья, появились и танцовщицы, и музыканты, а за окном клубились облака, своим непостоянством отражая в зеркале небес разброд, который переживала страна. Воспользовавшись случаем, Шуинсай со своей отцовской болью обратился к мастеру Кендзо. Хмурым молчанием старик дал понять, что дело скверно и лучше ему не отвечать. По существу миссии Зотайдо Кендзо сказал приблизительно следующее:

— В храме Ацута, как известно, хранится священный меч, извлечённый со дна моря лучшими ныряльщиками Ямато. Этот меч необходимо найти и перепрятать там же, но так, чтобы никто, кроме императора Нинтоку Тоды, не смог его отыскать. Война войной, а ваше шпионское задание надо выполнять в тылу врага и вернуться живыми. Вам ещё — за яшмовыми подвесками и за зеркалом в два разных места.

Лао, наевшись «от пуза», ворчал, требуя оставить зал и гостей, и вообще старший Зотайдо охотно отправился бы на недельку погостить у брата. Чуя нутром смятение Шуинсая, перестал бормотать под нос, и, деликатно пояснив Мотохайдусу причину их скорого ухода, поспешил вон.

* * *

Издали, в предзакатных сумерках, Ампаруа казалась забытой деревней. Тропы к ней всегда заметало глубокими снегами, и можно невольно подумать, что находишься на горном перевале где-нибудь в Яманаси. Но сегодня белого покрова оказалось меньше, и в нём темнели следы недавно прошедшей многочисленной конницы. Зимой в деревне обычно стояла тишина, нарушаемая перекликанием птиц на изгородях и звуками тренировки в бамбуковом лесу близ додзё младшего Зотайдо, но сейчас царило неистовое оживление: сельские мужчины разных возрастов рвались записываться в ряды армии императора Нинтоку Тоды.

Писари обосновались в доме Зотайдо Лао, где до того проживал Кендзо, а прибывшие сотники гордо объявили о том, что из крестьян создаётся особый армейский корпус, возглавляемый самим Кено Мицухидэ… Этому подразделению доведётся одним из первых высадиться на вражескую территорию с моря, чтобы заслужить высокое право сражаться бок обок с когортой прославленных самураев и военачальников. Оставшиеся в живых крестьяне милостью императора будут возведены в чин дзи-самураев, а наиболее отличившимся пожалуют земельный надел — хан. Отдавая свою жизнь в распоряжение командиров армии императора Нинтоку, каждый новоявленный буси испытывал священный трепет.

Сгорая от желания скорее поставить жирный иероглиф своей фамилии, добровольцы едва не теряли самообладание — сотники вели тщательный отбор и многих не брали.

— На службу Тэнно! На службу Белому Тигру — Освободителю! — отовсюду доносился многоголосый восторженный призыв — из домов и заснеженных садов выбегали люди. Отказники угрюмо и обиженно расходились и запирались по своим хижинам.

Растолкав прочих, из толпы односельчан выбрались двое — Монтаро и Маса, рискнувшие проявить гражданскую инициативу. Оба пребывали в смятении: им отказали! Но, узнав от Йиро, что в отношении их и им подобных у командования особое дело, почувствовали надежду.

Возвращение мастеров из Эдо в додзё Ампаруа не осталось незамеченным: ученики почтили приход братьев Зотайдо уважительным молчанием и общим поклоном. На миг звуки утихли, и почудилось, что деревня заснула, но потом затишье снова разорвали бурные эмоции.

В большой комнате хижины мастера Шуинсая пламя свечи металось отчаянно, будто его сотрясала нечистая сила. Узнав от супруги, что их непутёвый сын не появлялся дома долгое время, хозяин дома гневался, не находя себе места. Шина, опустив голову, сидела в прострации, побледневшая Рёи испугано поглядывала на хозяина, не решаясь предложить ужин. Шуинсаю казалось, что с одного поля боя он попал на другое, и это, второе, страшило неясностью, терзало душу.

Напряжение росло, угнетало, и Лао в привычной суровой манере отправил служанку подогреть саке. Усевшись на циновку рядом с неспокойным братом, Лао пообещал, что младший скоро увидит мальчика — каким бы непростым нравом не отличался Шиничиро, но, узнав, что отец уходит на войну, обязательно придёт.

— Что бы там ни натворил, племяш пошёл в меня! — заявил Лао, потерев вспотевшую лысину, увенчанную белым пушком. Саке приятно разогрело нутро, и старший брат даже пообещал, что Шиничиро появится вскоре — не успеет Шуинсай покинуть додзё. Однако младший Зотайдо испытывал сильное волнение, отчего его обычно безукоризненно ясный ум затуманился тревогой. И хотя внешне он был холоден, как остывший очаг, и даже теперь проявлял завидную стойкость, мятущаяся душа нуждалась в одиноком отрешённом самонаблюдении. Жена покинула их, ушла служанка, убрав пустую посуду. Проводив напившегося брата в комнату для почётных гостей, Шуинсай остался медитировать: не скоро лицо его стало безмятежным, как небо после сильного ливня — ни облачка…