Читать книгу - "Ведьма внутри меня - Ника Маслова"

Я так не волновалась, даже ожидая вердикта знаменитого травматолога профессора Брыньского. Все анализы, томографии, снимки забрала его медсестра, приказала ждать, когда позовут. И я сидела под дверью кабинета в неудобной больничной коляске, молилась, хотя не знала молитв, и руки у меня леденели. Он был моей последней надеждой. Тогда я получила ответ: «Нет, вам никогда не стать на ноги, не с текущими технологиями, а вот в будущем…», что на самом деле означало нет, никогда.

Ненавижу всё ставить на кон. Жизнь не игра, которую можно перезапустить и начать всё заново. И так уже чудо произошло, и я здесь, вновь на ногах и с лицом человека, а не чудовища. Потерять всё, доверившись случаю — нет, я так не могу. Это может быть мой последний шанс на нормальную жизнь, и что мне предлагают? Поставить всё на добросердечие и понимание человека, который вовсе не выглядит добросердечным.

Но сколько он для меня уже сделал: и жизнь спас не раз, и в дом взял, и всем обеспечил… Но он мог всё это делать не для меня. Дэбрэ — дознаватель. Он ведь сам говорил, что хочет раскрыть тайну, как я его обманула. А ещё он ненавидит Майри. Даже если допустит, что я — другой человек, то сможет ли преодолеть недоверие?

Чёрт, у меня уже голова идёт кругом от всех этих мыслей.

Софи сказала, что Дэбрэ — один из немногих, кто может меня защитить. А сам Дэбрэ сказал, что таких, как я, рассказывающих о других мирах, тут запирают в психушку. Наверное, как и везде. Расскажи я профессору Брыньскому, как смогла встать на ноги — допустим, мне представился такой случай — и что же? Сто процентов, меня бы тоже закрыли в психушке.

Так что же мне делать? Дэбрэ уже совсем скоро придёт. Что ему говорить? И что ему сказала Софи?

Если она ему рассказала о своих подозрениях насчёт меня, то и мучиться нечего — так и этак разверзнется ад. Но если промолчала, дала мне шанс самой всё открыть — то я могу ничего ему не говорить… А затем Софи всё же выскажется, и я, уже я, а не Майри, стану в его глазах лгуньей.

Да он уже так считает. Когда мы провожали Вилара, сказал, что я складно лгу. Он сомневался не в том, что я лгунья, а в том лишь, кому именно вру.

Сомнения, сомнения. Чёрт, ненавижу сомнения. Люблю, когда всё чётко, по полочкам. Чтобы понимать, где я и что я. Ведь только что решила притворяться, и всё получалось, и вот — я опять в той же точке, когда непонятно, как повести себя лучше. Вишу между небом и землей и кричу: «Что делать? Люди, ау, помогите. Что делать-то мне?!»

Ладно, всё. Пора брать себя в руки.

К молитвенникам я прикоснулась лишь для того, чтобы спрятать их понадёжнее. Положила под подушку. Согласна, это первое место, где сама бы стала искать, но придумать что-то другое я сейчас не могла. Поправила одеяло, натянула его повыше, замерла на минуту. Снова откинула одеяло и принялась горкой складывать подушки. Села и откинулась на них спиной. Снова поправила одеяло. Затем волосы. Затем растёрла заледеневшие ладони — а он всё не шёл!

Может, уже и не придёт?

О.

И правда, чего это я? Он услышал от Софи, что мне нехорошо, и я не готова принять его при всём корсетном параде — и не пойдёт сюда. Каждый раз, когда я была неодета, он заметно смущался и злился. Так зачем ему мучить себя? Ну конечно же, он не придёт. И чего это я…

Дверь негромко скрипнула, открываясь. Дэбрэ вошёл, церемонно поприветствовал меня, будто до этого мы не встречались.

— Я могу войти? — спросил, будто и так не вошёл.

Я кивнула — даже рот открыть не смогла, так меня штормило. Что делать? Рискнуть или не рисковать? И что в моей ситуации риск — довериться ему или не доверять?

Ненавижу, ненавижу, ненавижу сомнения!

Дэбрэ остановился недалеко от кровати, и я поймала себя на мысли, что не могу решиться не то что признаться ему, а даже посмотреть в его лицо. Мой взгляд зацепился за чёрный сюртук, ухватился за верхнюю пуговицу и словно приклеился к ней.

Он не сел на край кровати, как Катарина. И не сядет, наверное. Ой, конечно, не сядет, чего это я?

— Возьмите стул. Прошу вас, присаживайтесь, — сказала я таким сдавленным и нерешительным тоном, что стало стыдно перед ним и собой.

Но он не стал смеяться надо мной, а пошёл за стулом и поставил его недалеко от кровати. Когда он сел, я больше не могла смотреть только на его одежду, ведь наши глаза оказались на одном уровне. Но в глаза ему всё равно не смогла посмотреть. Умирала от волнения, как кисейная барышня. Хотя он ничего, вообще ничего ещё не сказал!