Читать книгу - "Свет. Испытание добром? - Юлия Федотова"

Не два волка в овраге грызутся —

Отец с сыном в пещере бранятся…

А. С. Пушкин

Что-то в печальном повествовании молодого хейлига не давало Кальпурцию покоя всю ночь. Что-то он упустил, какую-то очень важную деталь… Силониец лежал без сна, ворочался с боку на бок, напрягал память, силясь в точности припомнить слова рассказчика. «Матушка звала Хансом», «Швелльхен неподалеку от Хайделя», «мать – потомственная ведьма, и родня добывает на жизнь тайным ремеслом», «покинули Гизельгеру морем», «пустой дом в Хайделе»… НЕУЖЕЛИ?!

– Йорген!!! – шепотом вскричал озаренный Тиилл. – Вставай!!! Веди меня к нему!

Тот сел, моргнул сонно.

– К кому? Зачем? Что случилось-то?! – Он наконец проснулся.

– Мне надо видеть Мельхиора! Немедленно!

– А до утра он не может подождать? – ворчливо осведомился ланцтрегер.

Может, притом прекрасно, с раскаянием признал Кальпурций. Никакой особой срочности дело не имело, и беспокоить ради него людей определенно не стоило.

– Да ладно, пойдем, все равно не спим уже. – Йоргену самому стало интересно, что так встревожило друга Тиилла среди ночи. – Только ты крадись потихоньку, чтобы остальных не перебудить. – На эту ночь они остались у Дитмара, заняли одну из верхних комнат, а Мельхиора заперли в кладовке вместе с матрасом, одеялом и поганым ведром: что-то подсказывало Йоргену, что новый знакомый непременно попытается удрать.

– Ну конечно, я буду тихо! – горячо заверил силониец и впотьмах налетел на пустой доспех, который Дитмар, прямо скажем, сдуру установил возле двери – сколько раз сам в детские годы в отчем замке от подобных «украшений» страдал?!

Понятно, что всякий смысл «красться» тут же отпал. И в кладовку они спустились втроем с Легиваром; фон Раух-старший в ту ночь на патрулирование не вышел, спал дома и был разбужен вместе со всеми, но встать не пожелал. Не спал и Мельхиор – грохот пустого железа достиг даже его импровизированного узилища. Бедный хейлиг выглядел настолько загнанным, что смотреть было жалко. Такой вид бывает у приговоренных к казни, – похоже, парень ожидал чего-то подобного.

Но силониец, обычно деликатный и чуткий к чужим страданиям, в особенности его душевного состояния на этот раз вникать не стал, с ходу начал допрос:

– Мельхиор, скажи, как зовут твою мать?!

Гизельгерец вытаращил на него непонимающие глаза, пролепетал ошарашенно:

– Эмма ее зовут. Эмма Хагель, в девичестве Нахтигаль…

– Ну!!! – Силониец подпрыгнул от восторга, хлопнул себя руками по бокам. – Ну!!! Что я вам говорил!!! – Хотя на самом деле он не говорил ровным счетом ничего. – Это он!!! «Хенсхен из Швелльхена»! «Бедняжка Хенсхен»! Как же я сразу-то не догадался!!!

– Откуда… – прошептал хейлиг, у него вдруг перехватило голос. – Откуда тебе известно, как называла меня моя матушка?! – Его бледное лицо сделалось совсем белым, он был на грани обморока.

– Ха! – хохотнул Кальпурций. – Еще бы мне не было это известно, если с твоей кузиной Гедвиг мы уж год как женаты и ждем наследника, твоя мать фрау Хагель гостит у нас в доме каждый день, твоя сестра Зельма зовет меня «братец Тилль», и твоя кошка Элизабет напрудила мне в туфлю!

Реакция Мельхиора была бурной. Он упал в объятия новообретенного родственника и разрыдался. Его уложили спать в покоях, побега можно было больше не опасаться. А Легивар Черный сказал друзьям мрачно:

– Сдается мне, Девы Небесные тут ни при чем, и если он действительно избранный, то не ими. Этот парень – потомственный колдун, хоть и необученный. Видения его по природе своей ничем не отличаются от тех, что заставили его мать бежать в Силонию. Вряд ли он будет нам полезен.

– Но и не повредит, – возразил Йорген. – А себе может повредить, если оставить его без присмотра. После пережитых страданий его душевное здоровье оставляет желать много лучшего, и мы обязаны позаботиться о нем, ведь он родственник Гедвиг. Возьмем его с собой в Нидерталь.

Силониец с горячей благодарностью взглянул на друга.

Еще какое-то время они лежали без сна, и Кальпурций рассказал о Мельхиоре то немногое, что знал со слов родни. В семье потомственных чародеев к молодому человеку, пренебрегшему и делом предков (весьма, надо сказать, прибыльным, дающим стабильный доход и положение в обществе), и собственной природой и ставшему на стезю служения Девам, относились с некоторой долей жалости. Глубокую религиозность его воспринимали как своего рода душевное расстройство.