Читать книгу - "Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона - Александр Холин"

– И что же? – пожал плечами Никита. – Я многих знаю, кто интересовался антинаучными размышлениями Канта. Поэтому философия и существует, что в ней появляются здравые мысли, воспринимаемые как оголтелая ересь, а умирают эти мысли уже в плакатах и догмах, превратившись почему-то в правила мирового сосуществования. Ведь так?

– А это он, наверное, сейчас сам расскажет. Ты же знаешь, человеку всегда нужен слушатель. Писателю тем более, на то он и писатель. Причём, знакомиться с такими тружениками пера полезно хотя бы для того, чтоб самому не свалиться в клоаку словоблудия, – Ангел оглянулся. – Эй! Ты где?

Откуда-то сбоку, как бы действительно из-за киноэкрана, с готовностью вынырнул Подсолнух. Казалось, он только и ждал, когда позовут и оценят всю его невыразимую выразительность. Четыре подсолнечные головы отливали золотым пушком, разгоняя негустой мрак пустыря и отбрасывая блики на спокойную в этот час Москву-реку.

– О чём там посреди вас спор, любезный? – спросил Ангел. – Вы никогда не устаёте выяснять вопрос – кто из вас четверых прав. Так поделись с нами своими соображениями. Может быть, мы присоветуем что-нибудь, если сможем разобраться в ваших нескончаемых спорах.

– Конечно, мы всегда спорим о главном, – ответила одна голова. – Имеет ли мир начало во времени и какую-нибудь границу своего протяжения в пространстве или мир безграничен и вечен?

– Существует ли где-либо, – подхватила вторая голова, – неделимое и неразрушимое единство или всё делимо и разрушимо?

– Свободен ли я в своих действиях, – вклинилась третья, – или же, подобно другим существам, подчиняюсь руководству природы и судьбы?

– И ещё, – подытожила четвёртая голова, – существует ли высшая причина мира или все вещи природы и порядок её составляют последний предмет, на котором мы должны остановиться во всех своих исследованиях?

– Видал, – уважительно кивнул Ангел, – а ты говоришь!

– Всё равно, – упёрся Никита, – к литературе я бы его близко не подпускал. Так писать – это выказывать неуважение не только к читателю, но и к самому себе. А ежели он сам себя не уважает, так пусть не ждёт этого от меня, как от случайного читателя и случайного прохожего.

Подсолнух снова принялся обиженно сопеть и раздуваться. Назревал очередной скандалешник, но тут сзади послышался негустой уверенный баритон:

– А можно я попытаюсь ответить на ваши антиномии?

Все оглянулись. В сторонке, стараясь до того не привлекать к себе внимания, стоял Женя Моргенштерн. Стоял, скорее всего, с самого начала, но не встревал. А тут «не вынесла душа поэта» и, только он обозначился, сразу же на спине его модной курточки вспыхнул огонь. Он поспешно скинул курточку и принялся сбивать пламя, топча курточку ногами.

– Тебе кто сюда позволил явиться, дружок? – тоном строгой педагоги вопросил Ангел. – Мы свои проблемы решаем без помощи посторонних. Тем более, ты не писатель вовсе.

Поскольку Женя смущённо молчал, за него вступился Подсолнух:

– Можно он ответит? А он, я чувствую, знает правильный ответ на все четыре положения. Неужели вам самим не интересно послушать? Так редко здесь попадаются умные люди, всё больше случайный прохожие, да случайные графоманы, – и он выразительно качнулся в сторону Никиты.

– Я могу ошибиться, – начал Женя, – ведь известно, что чем меньше человек знает, тем большую проблему пытается решить. Но мне кажется…

– Ты не с того начал, – перебил Ангел. – Видишь, к чему приводит элементарная бездарность и пытливый ум, а, проще говоря, любопытство? Ты же сам сгоришь от этого огня! В потустороннем Зазеркалье его называют онгоном. Представь, тебя окутывают языки ртутного пламени с оливковыми и ярко-алыми переливами, допустим, как случилось с тобой сейчас! Надо сказать, со стороны это выглядит живописно, только я всегда жалел сжигающих себя. Ведь ничего уже не остаётся, даже память о человеке гаснет со временем. И тебя, сгоревшего, сначала будут поминать только рюмкой водки раз в год, потом и это уйдёт в прошлое. Что же от тебя останется хорошего?

– Мне грозит не это сгорание, – парировал Женя. – Я прекрасно знаком с природой Огня, иначе не стал бы проектировать Храм Солнца Мира. А сгорю я от другого. Меня попросту сожгут, заставят превратиться в пепел только за то, что я не такой, как все: молись со всеми одной молитвой! кушай со всеми одну баланду! будь как все и не высовывайся! делай только то, что прикажут и что положено! если ты сможешь быть скуфейкой, сорванной с головы и растоптанной, только тогда ты человек! Даже не человек ещё, а кандидат в партию настоящих человеков! Да, я могу претвориться в грязь, я могу исчезнуть! Но принесёт ли это кому-нибудь пользу? «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу». Именно так я живу и чувствую себя, но не знаю, сколько времени у меня ещё осталось, так что позвольте, я продолжу.

– Уж сделай милость, – ухмыльнулся Ангел.

– Итак, – Женя сделал риторическую паузу. – Имеет ли мир начало во времени и какую-нибудь границу своего протяжения в пространстве или мир безграничен и вечен? Я правильно запомнил?

– О, да! О, да! О, да! О, да! – закивали подсолнуховые блины.

– Так вот, – продолжал Женя, – давно замечено, что время имеет «спиралевидную форму», то есть развивается и тут же возвращается по спирали двумя потоками – от круга к другому кругу. Опять же отмечаю, что это только материалистическое понятие и философия материалистического сознания, поскольку человек всегда и всё пытается втиснуть, вогнать не знаю в какие, но человеческие рамки. Почти никто из живущих совершенно не задаётся простым вопросом: а что там тянется за моим хвостом? что за гранью увиденного? есть ли конец бесконечности?

К разрешению этого вопроса иные приходят, но, как правило, слишком поздно.

– Значит, границ нет? – встрял Яша Подсолнух. – Бесконечность не может иметь ни конца, ни начала.

– Границы есть, но не физические. Боюсь вам это, как стодвадцатипроцентному материалисту будет трудно понять, но попытаюсь объяснить.

Представьте себе кольцо из пружины, которое в разных местах то сжимается, то растягивается, скажем, меж двумя кольцами существования. Это и есть физическая модель нашего Вселенского времени. Там, где происходит коллапс, – сжатие – время существенно убыстряется, пролетает в никуда бурным потоком и времени никогда никому не хватает. Это замечаем даже мы, нашими отмороженными органами чувств, но не придаём происходящему большого значения. Происходит то, что происходит!

Далее: при максимальном сжатии пружины возникает ослепительная вспышка, то есть конец старого, начало нового. Ergo:[22]мир имеет начало и конец, но не имеет ни того, ни другого. Жизнь имеет начало и конец, но не имеет ни того, ни другого. Потому что вся пружина времени хранит ростки жизни, и она не умирает в целом, хоть и обновляется.

Далее. Существует ли где-либо неделимое и неразрушимое единство или всё делимо и разрушимо?