Читать книгу - "Маска чародея - Дарелл Швайцер"

Мне даже стало интересно, зайдет ли моя трансформация так далеко, что меня даже в сумерках нельзя будет принять за человека. Возможно, так будет честнее, подумал я, Секенр, по-прежнему выглядевший, как любой мальчишка из Страны Тростников. Во многих отношениях, надо признаться, это будет очень полезно.

Я рассуждал как чародей, как черный маг.

Но тут я вспомнил о своей драгоценной книге: дневнике, автобиографии и ученической работе одновременно. Я вскочил с кушетки и бросился в спальню. С тех пор, как я был там в последний раз, ничего не изменилось: гора сломанных досок и разбросанных книг, гигантская стрела, проткнувшая кровать и пол, перевернутый стол, раскиданные по полу ручки, пузырьки, бумага.

Трепетно и нежно я собрал свои школьные принадлежности и сложил их обратно в сумку. Пролистав рукопись, я ужаснулся, насколько она испорчена — края нескольких страниц были залиты золотыми чернилами, а лист, над которым я работал, теперь украшал ручей засохшей крови, текущий по диагонали из верхнего правого угла в нижний левый. Я долго ломал голову, удастся ли подтереть страницу или лучше ее выбросить и начать все заново, но потом понял, что все произошедшее со мной было частью общего, всеобъемлющего узора. Даже кровавое пятно на листе было вовсе не ручьем, а стволом дерева, к которому я смогу пририсовать заглавные буквы — и расположение, и форма этих букв поможет глубже раскрыть смысл произведения.

Вот так любой эпизод нашей жизни, каким бы тривиальным он ни казался, появляется в ткани Сивиллы, становясь частью задуманного ею узора. Нам остается лишь попытаться увидеть целое, понять, что этот узор означает.

Теперь я рассуждал, как чародей, который, помимо всего прочего, хочет быть еще и каллиграфом.

Я поставил стол на место и бережно положил на него сумку, а затем подошел к окну и выглянул наружу. Хотя в доме было совсем темно, словно свет просто не мог проникнуть в него, небо было еще голубым, только начиная окрашиваться в золотые и красные тона. Таким закат бывает поздней осенью. Снаружи было холодно. В своей легкой летней одежде я моментально продрог. Оглянувшись вокруг в поисках чего-нибудь потеплее, но так ничего и не обнаружив, я вылез из окна на балкон и встал там, сотрясаясь от дрожи и обняв себя за плечи, чтобы хоть немного согреться.

Я обнаружил, что дом стоит у отмели на берегу какого-то неизвестного мне притока Реки. Никаких признаков присутствия человека или следов жилья поблизости не наблюдалось. В тростниках шуршал ветер. Стая гусей с криками пролетела у меня над головой. Постояв немного на балконе, я уже подумывал вернуться в дом, чтобы одеться потеплее, но вдали увидел величественную барку, тупым черным лезвием разрезавшую золотистую воду, — темный силуэт на фоне заходящего солнца. Мне стало интересно, заметила ли меня команда. Уставились ли все в изумлении на странный полуразрушенный дом, возникший из Ниоткуда и стоящий посреди Нигде. Или я надежно заперт в своем собственном крохотном мирке и просто заглянул в их мир, словно сквозь стекло бутылки?

Я решил вначале пройтись, чтобы согреться, затем — чтобы оценить размер ущерба, нанесенного моему жилищу. После недолгого обхода обнаружилось, что восемь горящих снарядов-стрел громадных размеров воткнулось в стены и крышу дома, как гарпуны в тело гигантского левиафана, и из каждого из них исходили дым и огонь, не двигавшийся и не горевший, замерзший в безвременье, как и все остальное.

Вернувшись в дом, я предпринял отчаянную попытку вытащить снаряд, сломавший мою кровать. Навязчивая идея овладела мной — пострадал мой дом, единственный надежный приют, я сам пострадал, и если мне удастся выдернуть эту гигантскую стрелу или хотя бы сломать ее, все восстановится, все снова будет хорошо.

Но я не смог даже сдвинуть ее с места. Я понял, что мне понадобится топор или пила. Страшно уставший, я сел на пол, бездумно перебирая руками остатки постели. Вскоре мне стало страшно холодно в промокшей насквозь рубашке, плотно прилипшей к телу. Я даже испугался, что от чрезмерного перенапряжения открылись раны, но это оказался обычный пот.

Я снова встал и отправился на балкон, на сей раз через дверь. Собирая разбросанные там факелы, я немного успокоился — работа отвлекла меня. Когда я сбрасывал факелы в реку, каждый из них оживал, пролетая во тьме яркой огненной дугой и с шипеньем падая в воду. Я спихнул с балкона и остальной мусор: обломки, камни, доски, пару черепов и полуразложившуюся массу из одежды, костей и плоти.

И стены, и ставни дома надо мной были утыканы стрелами, торчавшими, как иглы дикобраза. У окна моей спальни стрел было такое множество, что они казались торчащей в разные стороны бородой вокруг разинутого рта — окна.

Но ни одна из этих стрел, даже громадины толщиной с мою ногу, не была истинной стрелой Царя Неока — я прекрасно понимал это — все они были лишь грубыми поделками лучников сатрапа и конструкторов осадных орудий. Меня просто хотели сжечь вместе со всеми собранными внутри меня чародеями. Если бы я поддался панике и решил бежать, меня бы прикончили стрелами, копьями и мечами, а у священников уже были подняты над головами иконы, чтобы нейтрализовать любые злокозненные заклятья, которые я мог сотворить.

Их расчет был верен, и у них бы все получилось, если бы не отец. Он спас меня, отправив в мир магии. И я остался совсем один в своем одиночестве чародея. Мне оставалось лишь исследовать мое крошечное королевство, как и должен поступать каждый маг.

От голода, холода, боли, а возможно, и от самой магии у меня снова закружилась голова. Пожалуй, стоило вернуться в дом, завернуться в теплое одеяло и оставить исследования на завтра, но вместо этого я направился к реке и ступил на поверхность воды. Она была гладкой, холодной и слегка проседала — я даже подумал: скорее у меня под ногами был не лед, а мертвая плоть. В воображении моментально возник образ: крохотный карлик — то есть я сам, — разгуливающий по хладному трупу мертвого великана.

Я выдохнул колдовское пламя, слепил из него шар, отправил в воздух, поймал на кончик пальца и понес над головой, как фонарь.

Так я и шел на закате среди тростника, солнце садилось за дальним берегом реки, небо окрашивалось полосами от оранжевых до красных и темно-пурпурных, а надо мной в ночной тьме уже сияли звезды. Я брел среди раскачивающегося на ветру тростника к открытой воде, тихо ступая между спящими на воде утками, похожими на хлопья ваты. Встретив пробирающуюся по воде цаплю, я поприветствовал ее, как брата, вспомнив, что мое имя тоже — Цапля. Птица открыла клюв, но не издала ни звука. Она взмахнула широкими крыльями, бесшумно поднялась в воздух и скрылась из вида.

Я оглянулся на дом — он скрючился у самой кромки воды, как большой черный зверь, пришедший на водопой, и смотрел на меня множеством огненных глаз — языков замерзшего пламени. Этого монстра я не боялся. Для меня он был родным и любимым.

Через какое-то время я перестал мерзнуть.

Мимо меня проплыла длинная, узкая, низко сидящая в воде лодка. Гребцы шли очень мягко — так говорят наши речники, когда гребцы стоят, опуская весла вертикально в воду, а не сидят на скамье, работая ими по горизонтали, — они плавно направляли лодку вперед, а на высокой корме приглушенно светил фонарь. Лодка тоже показалась мне живым существом, которое убегает от меня в ночи, чутко вглядываясь во мрак глазами-фонарями. Я закричал. Я заставил огненный шар на своем пальце засветиться ярче. Кто-то поднял фонарь, чтобы посмотреть, что случилось, но никто не ответил мне.