Читать книгу - "Запределье - Джеффри Форд"

В ходе своих исследований я узнал, что эта важная персона был сам Пеннит Дреск – отец той юной девушки, которую Клэй в «Деле о невидящем оке» обвинил в рисовании прутиком колдовских рисунков и которой по приговору суда выкололи оба глаза. Из других документов было ясно, что Дреск принял участие в заговоре с целью свергнуть благодетельное правление Драктона Белоу. Так что у моего гардероба была достойная родословная.

Я тщательно вычистил свой наряд и прочитал целую книгу о кройке и шитье. Вдеть нитку в иголку когтистыми лапами оказалось не легче, чем заставить верблюда пролезть в игольное ушко. С отверстием для хвоста особых трудностей не возникло: все, что нужно было сделать, это расширить дыру, проделанную пулей, и обметать края. Но вот с пиджаком и жилетом, учитывая наличие крыльев, пришлось повозиться. Здесь я выступил скорее в роли кутюрье, а не банального портного. О туфлях пришлось забыть: копыта с ними вязались плохо. Над белой рубашкой пришлось бы колдовать слишком долго, и вместо белья я решил довольствоваться собственной шерстью. Зато цилиндр поместился аккурат между рогов. Продев в петлицу веточку райского дерева и восемь раз посмотревшись в зеркало, я решил, что готов.

После часового кружения на порядочной высоте я затемно приземлился на улице Вено перед дверями школы. Долговязый наставник Фескин уже дожидался меня. Он был в простой рубашке и штанах, и я забеспокоился, не переборщил ли с нарядом. Приняв как можно более щеголеватый вид, я подошел к нему.

– Потрясающе выглядишь, – сказал он со смехом.

Поначалу его веселость больно уколола меня, но я быстро преодолел смущение и рассмеялся тоже.

– У нас на развалинах принято переодеваться к ужину, – пошутил я.

– Ну вот и отлично! – с улыбкой сказал Фескин. Затем пожал мне лапу и жестом пригласил пройти в ярко освещенное здание школы.

Я поднялся на крыльцо, цокая копытами по деревянным ступенькам. Фескин отступил в сторону, пропуская меня первым, а когда я вошел, меня встретил крик, от которого моя шляпа едва не слетела. Я мгновенно сгруппировался в защитную стойку: когти наружу, рога опущены, шерсть на загривке дыбом… В таком виде я и предстал перед моими сторонниками. Однако вскоре я понял, что столь напугавший меня шум был дружным выкриком: «Сюрприз!» Я выпрямился во весь рост и увидел их – собравшихся вокруг крохотных парт и грифельной доски. На доске мелом, крупными буквами, было выведено: «Добро пожаловать, Мисрикс!»

Это и правда был сюрприз. Решив разыграть меня, Фескин серьезно рисковал: от неожиданности я вполне мог начать крушить все вокруг. Впрочем, это лишь подтверждало его доверие. В школе собрались и мужчины, и женщины, и дети. Посреди комнаты от яств и напитков ломился накрытый стол. Люди обступили меня, чтобы поприветствовать, и я, плотно сложив крылья, перестал выделяться в толпе. Я снова увидел тех, кто приходил на развалины города, и какое же это было удовольствие – встретиться со старыми друзьями, хоть мы и познакомились всего неделю назад…

Эмилия, разумеется, тоже была здесь. Она ревниво оторвала меня от беседы, которую я завел было с человеком, чей брат в числе других отправился в экспедицию, призванную вытащить Клэя из его добровольной ссылки в Запределье. Девочка взяла меня за руку и подвела к своей парте. Я рассказал ей, как мне понравилась подаренная ею апельсиновая конфета и сообщил, что это была самая превкусная вещь на свете. Она рассмеялась в ответ, польщенная, и эта невинная веселость растрогала меня до глубины души. Потом она сказала, что у нее заготовлен еще один подарочек, и подвела меня к стене с развешанными в ряд листками бумаги. Оказалось, это была выставка лучших ученических работ. Мы шли вдоль длинной вереницы бумажных шедевров – многострадальных образчиков мудреной каллиграфии, проиллюстрированных рисунками авторов. Эмилия остановилась перед тетрадкой, исписанной чудесным круглым почерком. На обложке красовался мой портрет. Озаглавлено сие произведение было: «Мой друг, Демон».

Я прочел его страницы так внимательно, как только мог сквозь слезы, туманившие взор. Не один раз мне пришлось снимать очки и протирать стекла о шерсть на груди. Нет нужды вдаваться в детали, но на этих страницах была история нашего знакомства, повествование о моем добром нраве и клятва в верной дружбе.

– Почему ты плачешь? – спросила Эмилия.

– Просто я сентиментальный старый демон, – сказал я и рассмеялся – впервые в новом для себя качестве, в качестве друга.

Кто-то стал просить тишины, пытаясь привлечь всеобщее внимание. Я торопливо протянул Эмилии маленькую, вырезанную из дерева собачку, которая много лет пылилась на полке Музея развалин.

– Теперь у тебя есть свой пес, – сказал я ей. – Заботься о нем хорошенько.

– А как его зовут? – спросила она.

– Вуд.

Девочка просияла.

Оказалось, это Фескин призывал собравшихся к вниманию. Он сделал знак, чтобы я подошел к доске и сел. После того как я исполнил его просьбу, он начал рассказывать (полагаю, единственно ради меня одного), как и почему горстка смелых духом решила совершить, как он выразился, «рывок доверия» и пригласить в свою среду демона.

В тот вечер я узнал, что в ту пору, когда мы с Клэем отправились к Запределью, селение чуть не погибло, пристрастившись к наркотику, чистой красоте. Тем жителям, кто смог сохранить ясный разум, предстоял адский труд по восстановлению порядка. Под действием наркотика множество людей погибло, еще больше – умственно деградировало. Некоторые вводили себе дозу нового, «усовершенствованного» Белоу наркотика, не подозревая о его вредоносных свойствах. Клэя, из-за того хаоса, который он принес, называли дезертиром и карой господней.

Долгое время самое имя его было проклятьем среди выживших. Никто не задумывался о том, что не останови он эпидемию сонной болезни – жертв было бы куда больше. Для убитых горем людей эта мысль была чересчур сложна. Потом Фескин в школьном чулане, под стопкой старых книг, содержание которых было признано слишком «взрослым», нашел две рукописи Клэя. Однажды, когда разыгралась снежная буря и занятий не было, он засел за книги и начал читать. Читал он, по его собственным словам, всю ночь и закончил лишь к утру. Ему стало ясно, что Клэй на самом деле был героем и я, местное пугало, – тоже чем-то вроде того.

Не один год потребовался учителю, чтобы убедить людей в своей правоте. А когда эта мысль начала распространяться, многие из тех старожилов, чьим детям Клэй помогал появиться на свет, и тех, кому доводилось с ним общаться, подтвердили, что Фескин говорит правду.

На собранные со всей деревни средства снарядили экспедицию, чтобы вернуть Клэя в принадлежащий ему по праву дом. Как сказал Фескин, «это было самое малое, что мы могли сделать, учитывая, как долго мы презирали само его имя». Возглавил экспедицию юноша по имени Хорас Ватт – его отец был лучшим другом Клэя. Их проводили три месяца назад и ждали обратно через два года.

Услышав эту часть истории, я поднял лапу и прервал учителя. Сперва я не решался заговорить, понимая, что мои слова лишат их надежды, но потом честность пересилила.