Читать книгу - "Шпага Софийского дома - Андрей Посняков"

Бегают по торгу мальчишки:

— А вот кому сбитень, сбитень кому?

— Квас, квас, стоялый, холодненький, только что с погребу!

— Сбитень, сбиться — пить не упиться!

— Квас-квасок, налетай, браток!

— Сбитень…

— Эй, малый, ну-ка, нацеди квасу. Да не жалей, лей больше. Ух! Хорош! И правда — ледяной. На вот тебе…

— Ой, батюшка-боярин, у меня и сдачи нет. А вон меняла, кормилец!

— Рейнский грош? Запросто разменяем. Вот те две деньги московские… А счас и их…

Расплатившись с продавцом кваса, Олег Иваныч вышел с шумного торга на Ярославов двор, полюбовался на церкви и, пройдя мимо кирпичного степенного помоста, оказался прямиком у моста через Волхов. Большой мост, широкий, усадистый — на мосту тоже лавки купеческие. Торгуют…

Целью Олега Иваныча была Софийская сторона, точнее — двор архиепископа Ионы, владычный, как его тут называли.

«Благословенная Марта», счастливо избегнув всех опасностей нелегкого пути, умиротворенно покачивалась на мелкой ряби, пришвартованная у немецкого вымола. Капитан Иоганн Штюрмер предложил Олегу переночевать на когге — ганзейский двор, где можно было бы остановиться с удобством, пару лет назад был ликвидирован обидчивыми ганзейцами. Вывезен вместе с приказчиками. Вообще, немцев в Новгороде нынче стало поменьше, больше свеев, иногда даже попадались голландцы и датчане — как они миновали строгое око Ганзы, только бог ведал да изменчивое моряцкое счастье…

Олег Иваныч лишь благодарно кивнул в ответ на искреннее предложение ливонца — ночевать ему действительно было негде. Да и не только ночевать. Ладно… Для начала — исполнить обещание, данное рыцарю Куно фон Вейтлингеру, — поговорить с архиепископом или с его людьми, к кому подпустят. Потом пошататься по пристаням-вымолам, поискать Ивана Костромича да Силантия. Мало ли, помогут чем. Да и про Гришаню узнать. Что да как, да где схоронили.

Перейдя мост, он оказался на левом берегу Волхова, на Софийской стороне. Мощный земляной вал. Каменные стены. Этакий город в городе. Кремль, Детинец. Просторное место, обнесенное каменной стеной с башнями и воротами. Внутри находились церкви, в том числе и церковь Святой Софьи Премудрости Божией — знаменитая Софья. Уносилась ввысь белая громада собора. Купола сияли так, что Олег Иваныч даже прикрыл глаза рукой. Ну его в баню. Противосолнечных очков что-то он на торгу не видел. Однако куда же дальше… Как там разносчик кваса сказал? От Софийского храма направо. Мимо какой-то церкви… Богоявления, кажется. Или — Преображения, на воротах. Нет, не на тех воротах, на Прусских… Василия церковь… Вот та вроде. А дальше — куда? Там и дороги-то нет. Спросить у кого? Эй, малый! Ага… Понял… Владычный двор, говоришь? Вижу! По Бискуплей улице? Это вот по этой, что ли? Ясненько.

Чуть позади Софийского собора Олег Иваныч свернул направо и, пройдя еще немного, оказался на Владычном дворе — в резиденции новгородского архиепископа Ионы. По левую руку располагалась Владычная палата, также прозываемая Грановитой, не так давно выстроенная по указу владыки Евфимия, судебные избы и несколько дворов, многие из которых также были построены по приказу Евфимия. Он много чего строил, этот Евфимий, прямо не архиепископ, а архитектор какой-то. Даже в Ладоге, как говорил рыцарь Куно, Евфимий что-то там перестраивал…

Строгая, готическая красота — в строительстве принимали участие немцы — терялась в глубокой тени. У ворот стояла стража. Упертая.

— Не пропустим к владыке, зело хворает. Да и кто ты таков-то? Сейчас быстро в поруб!

А ведь и правда арестуют, с них станется. Где-то за рекой, на Торговой стороне, гулко ударил колокол…

Олег Иваныч бочком-бочком направился было обратно…

— Не пущай его, робята!

Ну вот, дождался! Какой-то здоровенный детина схватил его за руку. Другой — в блестящем шлеме с бармицей вытащил за меч. Со стороны крепостной башни им на помощь бежало еще человек пять, в кольчугах, шлемах и с копьями.

Олег Иваныч затравленно оглянулся. Влип так влип! Олег уже был достаточно знаком со здешними нравами, чтоб понимать — сначала в подвал кинут, а уж опосля будут разбираться, кто таков да зачем владыку видеть хотел. И это «опосля» могло затянуться о-о-очень надолго.

— А ну, шагай-ка в поруб!

— Стойте-ка!

Знакомый голос. Звонкий, пронзительный, ломкий. Олег обернулся.

Отрок. Червленый зипун с блестящей тесьмой, лазоревая рубаха. Стоит подбоченясь, смотрит гордо. Светлые волосы стянуты ремешком, глаза — синие, как море. Гришаня!

— Гришаня!!!

— Батюшки святы… Никак, Олег Иваныч?!

Миг — и Гришаня бросился Олегу на шею. Крупные слезы катились из глаз отрока — в эти суровые времена и взрослые воины совсем не стеснялись плакать.

Олег Иваныч тоже почувствовал что-то такое в горле… Но справился, проглотил комок, погладил Гришаню по голове, буркнул — не поймешь что. На самом-то деле рад был Олег Иваныч, ой как рад! Пожалуй, не было у него на этом свете сейчас человека ближе, чем этот софийский отрок… Софийский отрок… Следовательно — человек служилый, исполняющий поручения самого новгородского владыки — архиепископа. Не малая должность в Новгороде была у отрока.

— Гришаня, мне б к владыке!

— Сделаем, Олег Иваныч, сделаем. Онуфрий, что ты встал? Это ж старый мой товарищ и благородный воин. Ну, не ворчи, не ворчи. Вижу, что службу несете не за страх, доложу владыке. Пойдем, Олег Иваныч, провожу!

Узкая лестница. Темень после улицы — хоть и горели свечи. Снова стража. Без слов пропустили — видно, знали Гришаню. Просторный зал, несколько мрачноватые, опирающиеся на столб своды. В кресле, у стены, старец. Черная ряса, сморщенное высохшее лицо, борода, белая как лунь, в руках золоченый посох. Иона…

— Человек к тебе, владыко, — бухнулся на колени Гришаня…

— Вижу, что человек. Исчезни, отрок!

Вблизи он оказался не таким уж и старым, новгородский архиепископ Иона, скорее — изможденным, осунувшимся. Больным. Умные глубоко посаженные глаза неопределенного цвета цепко смотрели на Олега.

— Говоришь, поможет орден против Ивана? — внимательно выслушав сообщение, задумчиво молвил Иона. — Это, конечно, взамен нашей помощи супротив псковичей, чтоб им пусто было. Против Пскова мы поможем, они у нас в печенках сидят. А вот против Ивана… — архиепископ вдруг замолк, закашлялся надрывно, отхаркиваясь кровавыми сгустками в большую серебряную чашу.

— Супротив Ивана — боюсь, не выдюжит орден, — откашлявшись, твердо произнес он. — Не те уж рыцари, что прежде, не те. Под Грюнвальдом-то им хвост поприжали. Вот ежели б с рыцарями еще б и Казимир Литовский… Тот тоже Ивана не жалует. Однако хитер, собака, и осторожен вельми, аки лис. Спору нет, сторожкость тут нужна, с Иваном-то. Особливо — нам, Новгороду, Господину Великому! Хлеб с низовьев перехватит Иван — и что? Свеи, литовцы, продадут? Так не так уж у них у самих его много… Ганзейцы? Те хитрованы великие. Не торгуется им, вишь. Что ты про рыцаря молвил? Придет?