Читать книгу - "Пластилин колец - Дуглас Кенни"

– На дерево налетел, – вот к чему свелись все его объяснения.

Впрочем, теперь Кирзаград и крепость Сарафана были уже близко и потому изнурительная скачка сменилась вечерним отдыхом.

– Оох! – болезненно взвыл Гимлер, оседая на мшистый пригорок. Анафемский четвероногий шашлык, весь копчик мне разворотил.

– А ты скачи, вставши на голову, – язвительно посоветовал Ловелас. Она у тебя и помягче, и ценность представляет не такую большую.

– Отцепись от меня, ты, дамский парикмахер.

– Жаба.

– Оглоед.

– Полудурок.

Звон шпор и щелканье наездницкого хлыста прервали полемику. Три товарища наблюдали за тем, как Йорака возносит к ним на пригорок свои дородные телеса. Завершив подъем и хлыстом сбив с ботфортов пыль и комки бараньего сала, она с неудовольствием покачала головой.

– А ви, двое, все обзывайт друг друга грязный клитшка? Она оглядела их, с намеренным пренебрежением избегая округлившихся, воспаленных глаз Артопеда, и громко расхохоталась.

– У нас в дер фатерланд нихт никакой спортшик, – наставительно сказала она, обнажая в пояснение своих слов несколько кинжалов сразу.

– Ребята немного устали от долгой скачки, – успокоил Йораку измордованный Скиталец и игриво ущипнул ее за каблук, – но все равно рвутся в бой, да и мне не терпится показать, чего я стою, – перед вашими лазурными глазками. Йорака издала такой звук, словно ее вот-вот вырвет, смачно выплюнула против ветра здоровенный кусок жевательного табака и, гневно топая, удалилась.

– Дохлый номер, – объявил Гимлер.

– Брось, не горюй, – сочувственно произнес Ловелас, обнимая Артопеда за плечи с куда более чем дружеским пылом, – все эти дамочки на один покрой. Отрава, все до единой.

Артопед, безутешно рыдая, вырвался из объятий эльфа.

– У бедный малтшик вот тут полный капут, – сказал, указывая на голову Артопеда, Гимлер.

В наступившей тьме замерцали костры Реготунов. Прямо за ближайшим холмом лежала долина Кирзаграда, ныне переименованного интриганом-волшебником в Сарафлэнд. Безутешный Скиталец слонялся среди отдыхающих воинов, почти не слыша гордой песни, которую они ревели звонко ударяя ей в такт пенящимися пивными кружками:

Ми ист бравый Реготун,

Врун, шалун, хвастун, драчун.

Ми скакаем наш баран

В дождик, в веттер унд в туман!

Ми танцуем вальс унд полька,

Ми читать не знайт нисколько.

Ми хотим в своя страна

Мир унд стран других казна!

Вкруг костров всадники предавались веселью, перекидываясь шутками и хохоча. Под восхищенные вопли льноволосых зрителей двое забрызганных кровью дуэлянтов ретиво рубились на саблях, в отдалении выла от восторга компания воинов, учинивших нечто непривлекательное с пойманной ими собакой. Но картины общего веселья не дарили несчастному радости. С тяжестью на сердце он поплелся во тьму, вновь и вновь негромко шепча: "Йорака, моя Йорака". Завтра он явит всем такую отвагу, что ей придется обратить на него внимание. Он прислонился к стволу дерева и вздохнул.

– Эк ведь тебя проняло-то, а?

Топтун с криком отпрыгнул, но перед ним маячила всего лишь знакомая заостренная голова Гимлера, осторожно выглядывающего из кустов.

– Я не заметил твоего приближения, – сказал Артопед, убирая меч в ножны.

– Да я пытаюсь убраться по тихому куда-нибудь подальше от этого паскудника, – объяснил гном.

– Кого это вы назвали паскудником, сударь? – сухо поинтересовался Ловелас, высовываясь из-за ствола, за которым он до этой минуты мирно растлевал бурундука.

– Легок черт на помине… – простонал Гимлер. Втроем они уселись под развесистыми ветвями, думая о совершенном ими тяжком походе, судя по всему совершенно бессмысленном. Что проку побеждать Сарафана, если Сыроед завладеет Кольцом Фрито? Кто тогда сможет противиться его мощи? Долгое время провели они в размышлениях.

– Не настало ли уже время появиться deux ex machina?

– устало спросил Ловелас.

Внезапно послышался громкий хлопок, полыхнул яркий свет, на миг ослепивший устрашенную троицу, ядовитый запах дешевого пороха повис в воздухе, и три товарища услышали отчетливое "шлеп!", за которым последовало еще более громкое "ох!". Затем перед ними в облаке конфетти предстала сверкающая фигура в белых одеждах, отрясающая обломки сучьев и грязь с безупречно чистых клешей и модных сапог.

Над белым кителем а ля Неру с шикарным медальоном на груди виднелась опрятно подстриженная борода и темные очки в поллица. Весь этот ансамбль венчала большая белая панама с подобранным ей под тон страусовым плюмажем.

– Сарафан! – ахнул Артопед.

– Вроде того, но не в самую тютельку, – ухмыльнулся ослепительный пришелец, щелчком сбивая невидимую пылинку со сработанного хорошим портным рукава. – Ну-ка, попробуй еще разок. Грустно же, когда старые дружки никак не могут тебя признать!

– Гельфанд?! – воскликнули все трое.

– И никто иной, – сказал престарелый пижон. – А вас, похоже, удивило мое появление.

– Но как же… как ты…? – начал Ловелас.

– Мы думали, что булдог… – сказал Гимлер.

Старый маг подмигнул и поправил на груди вульгарный медальон.

– История моя и вправду длинна, и я теперь уж не тот Гельфанд Серозубый, какого вы знали прежде. Я претерпел множество изменений и, должен добавить, – спасибо, больше не хочется.

– Ну да, виски напомадил и бороду подстриг, – прошептал наблюдательный гном.

– Я все слышу! – сказал Гельфанд приглаживая острые, словно бритва, бачки. – Не делай легкомысленных выводов из моего нынешнего обличья, ибо мощь моя стала ныне еще большей, чем была когда-то.

– Но как же ты сумел…

– Много постранствовал я с нашей последней встречи и многое видел, и многое должен тебе рассказать, – ответил Гельфанд.

– Мне бы хватило и имени твоего портного, – сказал Гимлер. – А где вообще ты разжился такими шмотками? Мне казалось, что до сезонной распродажи еще несколько месяцев.

– Есть в Лодыриене один такой магазинчик. А что, к лицу мне, как по-твоему?

– Гораздо больше, чем ты думаешь, – признал гном.

– Да, но как же ты все-таки… – снова начал Ловелас.

Маг знаком призвал их к молчанию.

– Узнайте же, что я уже не прежний Волшебник. Дух мой очистился, природа переменилась, у меня теперь новый имидж. От прежней моей личности осталось всего ничего, – шикарным жестом сорвав с головы панаму, Гельфанд низко поклонился друзьям. – Я претерпел полное преображение.

– А может, все же заложимся? – проворчал Гимлер, увидев выпавшие из панамы пять тузов.