Читать книгу - "Негоциант - Владислав Жеребьев"

Стекло испокон веков было дорогим удовольствием для простого люда. Стеклянное изделие могло стоить десять, а то и двадцать полноценных монет, и поэтому всегда поражала невнимательность сценаристов и режиссеров, показывающих быт простого крестьянина семнадцатого, восемнадцатого века, со стеклянной или, ни приведи бог, фарфоровой посудой на столе. В обиход стекло вошло существенно позже, став более дешевым и доступным, но до той поры обладатель его должен быть, по крайней мере, зажиточен, если не богат, и в простой лапотный образ не вписывался никаким боком.

Я уже упоминал, что существующее общество, или население планеты, куда мы с моим армейским другом решили влиться, как ни удивительно, но имело систему центрального отопления и канализацию. Планируя свою поездку, я в основном представлял себе улицы средневекового Парижа, парящие миазмами и нечистотами. Калеки и голодранцы на улицах, у многих нет зубов, а те, что остались, гнилы и дурно пахнут. Всевозможные драки, дуэли, смертельные болезни, чума, проказа и туберкулез. Развешанное на центральных улицах белье на веревках, проброшенных между домами, начисто перегораживающими узкие улочки, и помои вперемешку с отходами жизнедеятельности, выливаемые на мостовую прямо из окна. Да, таким был средневековый Париж, запруженный крысами и заваленный грязью.

Столица королевства поразила меня в первую очередь тем, что все вышеперечисленные признаки в ней отсутствовали. Нет, конечно, далеко не везде мостовые были стерильны, калеки чисты, а улицы широки, но ужасы темных времен отсутствовали начисто. Центральная часть города имела ночную подсветку масляными фонарями, давая зажиточным горожанам возможность совершать вечерние променады в парках и скверах. Даже городская стража, и та, сверкая начищенными шлемами и нагрудниками, вальяжно расхаживала по оживленным городским улочкам, всем своим обликом намекая на спокойствие и умиротворенность. Вот рынок, мимо которого мы с Зиминым проскочили на всех парах, был самым обычным. Бесконечные пестрые ряды торговых лавок, заваленных снедью, одеждой и украшениями, уходили куда-то за горизонт. Конечно, впечатление было обманчивым, но обилие товаров, крики рыночных зазывал, наперебой расхваливающих товар своей лавки, и вереница покупателей и зевак, создавали впечатление бесконечности. Зайти вот на такую площадь, и, кажется, за день не обойдешь.

Среди торговых рядов, очевидно, были и свои преступники. Стража, курсирующая по торговой площади, была тут более сурова и подтянута, а большинство покупателей крепко держались за толстые кожаные мешочки, свисающие с пояса. Не знаю уж, каков был эффект от сжатых кулаков и сурово сведенных над переносицей бровей, но, проскакивая мимо ратуши, мы были свидетелями поистине отталкивающего зрелища.

— Притормози, — окрикнул я носильщика. Парень замедлил шаг, тормозя своего коллегу.

Площадь перед ратушей была еще более оживленной, чем рыночная. Тут собрались все, от мала до велика. Молодые девицы, бледные юноши и умудренные жизненным опытом мужи с сединой у висков, мамаши с грудными детьми и скорченные от ревматизма старухи в помпезных и вычурных нарядах, все они собрались в этот день, чтобы полюбоваться на одно из немногих в их жизни развлечений. Вешали вора.

Центр площади венчал основательно сколоченный помост с вмонтированным в него столбом. На перекладине, раскачиваясь от порывов ветра, болталась длинная грубая веревка с петлей на конце. На самом помосте собрались четверо. Двое рослых стражников, скрестив руки на груди, возвышались над толпой, символизируя собой по меньшей мере вершину высшей справедливости. Лицами они, как я понимаю, старались выразить именно это. Все тайное становится явным, любой проступок против гражданина в частности и общества в целом будет наказан, ну и все в таком же духе.

Прямо перед ними стоял низкорослый мужичонка средних лет, чье тело прикрывали невнятные обноски, много лет назад, очевидно, являвшиеся добротной одеждой, а ныне выставляющие на всеобщее обозрение грязное худое тело несчастного. Руки казнимого были скручены за спиной. Четвертым участником балагана, по-другому я бы его не назвал, был полный, одутловатый горожанин в черной мантии и парике из пакли, держащий в руках свиток.

— Оглашаю приговор. — Зычный, хорошо поставленный голос разнесся над шумной толпой, заставив всех примолкнуть и устремить взгляды на судью. — В соответствии с уложением о наказаниях королевства, портной Дирек Аморис признается виновным в краже десяти штук сукна у честного гильдейского мануфактурщика почтенного Маруша Верски. Следствием доказано, что третьего дня стоящий перед вами Аморис принял для мастерской своего хозяина Верски подводу с редкой иноземной тканью, общим числом в сорок штук и стоимостью в четыре тысячи полновесных золотых. По утверждению обвиняемого, весь товар он сдал на склад. В ходе проверки выяснилось, что десять штук ценной ткани пропали, а гильдейский мастер понес убытки не только от пропажи материала, но и от сорванных заказов. Общая сумма убытка составила десять тысяч золотых монет! — Остановившись, судья посмотрел на замершую в нетерпении толпу, любуясь произведенным впечатлением.

Прищурившись, я внимательно осмотрел фигуру преступника. Тощий, почти прозрачный, с синяками под глазами, Дирек Аморис не походил на крупного злодея, способного провернуть столь отчаянную кражу под носом своего господина. Затравленный взгляд, плотно сжатые губы, дрожащие колени, вот что представлял собой в данный момент этот человек. Еще пять минут — и в обморок грохнется, не иначе.

Откашлявшись и расправив спину, судья продолжил зачитывание приговора:

— Сей мерзавец был последним, кто видел весь груз, о чем свидетельствует конвойный старшина, отгружавший ему ткань. Кладовщик же утверждает, что принимал все по описи, о чем свидетельствует книга приема и расписка, спрятанная в матрасе преступника. Сам же преступник утверждает, что ткань не крал, а расписку не получал. Итак, почтенные граждане достойного города! Ввиду того, что вины своей Дирек Аморис признавать не хочет, а ход следствия осложнял лживыми заявлениями, ввиду собранных улик, доказывающих вину подсудимого, как-то: спрятанная расписка кладовщика и лоскут материи из пропавшей партии, найденный в его доме, а также общий ущерб, принесенный кладовщику, мастеру и городской казне, недополучившей пошлину за предполагаемые сделки, ставящий данное преступление в ранг особых, приговаривается он к смерти через повешение. Впрочем, если кто-то из присутствующей здесь почтенной публики готов выплатить материальную компенсацию в размере трети от нанесенного ущерба, тем самым получив в распоряжение душу и тело сего преступника, воля ваша.

— Опустите, — кивнул я парням, и те плавно поставили носилки на мостовую. Выбравшись из кресла, я направился в сторону помоста.

— Ты куда? — охнул Славик, наблюдая, как я захромал в центр площади.

— Сейчас, — отмахнувшись, я протолкался к эпицентру и встал у края помоста, опершись на медвежью голову. — Господин судья?!

Толстяк в парике и черной хламиде, уже занесший было руку для замаха, — мол, вздергивайте его, парни, — замер в нелепой позе.

— Господин судья, — улыбнулся я. — Я желаю внести компенсацию за этого человека.