Читать книгу - "Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев» - Герман Романов"

— Вы что имеете в виду?

— На нынешние дни намекаю. И захватчики в Кремле сидят, вот только веры в народе здесь не осталось. Оттого и поддались на искушение, а оно известно от кого идет. Так что без веры никак не прожить.

— Я раньше как-то об этом не задумывался, — после долгой паузы отозвался Вологодский тусклым голосом.

— И я тоже. Потому что дуриком был!

От резких слов Вологодский вздрогнул и остановился. Встал и Арчегов — огибая их, сибиряки потянулись мимо парковой ограды к зданию посольства. Они все стояли и молчали, пока не остались чуть ли не в арьергарде этой утренней процессии.

— Скажите, Петр Васильевич, какие подразделения Сибирской армии лучше всего себя зарекомендовали?

Арчегов нарушил неловкую паузу и уже сам подхватил пожилого премьер-министра под руку, медленно повел его дальше вдоль узорной решетки, за которой начинались уже выбитые заслоны ограждения.

— Многие, как мне говорили. Я не знаю толком военного дела, а потому не компетентен в таких вопросах, полагаясь на вас.

Константин улыбнулся — «Дед» как всегда и нашел что сказать, и подбодрил. И похвалил.

— Егеря, Петр Васильевич. Я в феврале и марте с 1-м батальоном занимался и приказал его только старообрядцами комплектовать. И знаете, что у меня с ними вышло? — Арчегов посмотрел на Вологодского, но тот промолчал. А потому генерал заговорил снова: — Это великолепные солдаты, я таких раньше почти не встречал. Воюют с большевиками люто, истово, даже так можно сказать. Я им давал читать большевистские газеты, те, где с восторгом описывалось открытие памятников Иуде и Каину…

— И что? Как они отнеслись? — Вологодский спросил с интересом, даже стекла очков блеснули.

— Они стали рассматривать войну с большевиками как духовный подвиг! О неисполнении приказа или лености я не слышал, у них нет дезертиров. Совершенно нет. Помните, как партизаны на Ангаре две семьи старообрядцев вырезали? Так егерей еле удержали от мести. Для них наша война теперь носит почти религиозный характер.

— Никогда не придавал вере значения.

Впервые в голосе Вологодского прозвучали какие-то виноватые нотки, да и он сам как-то осунулся.

— Нам надо срочно исправлять ситуацию, Петр Васильевич. Я, правда, не знаю пока как. Но мы должны противостоять большевизму, и православие призвано сыграть здесь решающую роль. Староверов не нужно упрашивать, они будут воевать, а вот официальная церковь должна занять более принципиальную позицию, даже воинствующую, ведь речь идет о противостоянии кощунству и бесовщине…

— Я согласен с вами, Константин Иванович, но пока не представляю, что мы можем сделать!

— Я тоже. Но одно ясно — нам надо любой ценой уломать большевиков, чтобы они разрешили патриарху посетить Сибирь. Придумать тысячу причин, но он должен приехать! А там…

Чувство опасности обрушилось звенящими молотками в мозгу, и Константин быстро оглядел улицу, машинально раскрыв кобуру. Вроде все как вчера — броневик, вытянутая вдоль улицы длинная цепь серых шинелей латышей, спокойно идущие вдоль решетки сибиряки в гражданской одежде и егеря в двухцветных полевых защитных куртках. Те же грязные окна с закрытыми шторами…

«Что?! Во флигеле наверху створка окна внутрь комнаты съехала! И рядом тоже. К чему это?! Ведь там такая убойная позиция для пулемета, лучше не выберешь!»

Не домыслив, генерал уже знал, что делать. Лучше быть смешным, чем убитым. Арчегов крепко схватил Вологодского за пальто, с силою рванул его к выломанной решетке. Он знал, что за ней большая яма, а это надежное укрытие, не хуже окопа.

Падая, он краем глаза увидел высунутый из окна флигеля пулеметный ствол с уже пульсирующим огоньком на дульном срезе. И через секунду обрушился грохот…

Севастополь

Александр Васильевич Колчак молча курил, разглядывая в предрассветных сумерках раскинувшийся у бухты город. Ему не спалось, адмирал не находил себе места в просторном салоне штабного корабля. А потому поднялся на мостик и лишь здесь, вдыхая полной грудью прохладный воздух, немного успокоился.

Нет, дело всей его жизни не окончено, как думал Александр Васильевич пять месяцев тому назад. Он нужен стране и флоту, ради которых должен жить и трудиться, не жалея себя и всех своих сил. Да и какая может быть старость или усталость, когда тебе и пятидесяти лет нет, когда под ногами качается палуба корабля, когда скоро приедут из Парижа жена с сыном, а здесь еще и любимая женщина.

Проблемы…

— Прав Константин Иванович, жизнь у тебя, ваше высокопревосходительство, только начинается, — с усмешкой вымолвил адмирал, вспомнив недавние, в январе еще сказанные слова.

Арчегов встряхнул его, всю его душу, словно щенка за шкирку. В какой-то момент Колчаку показалось, что этот молодой генерал намного старше его по возрасту. Особенно когда говорил почти как и его отец, участник Севастопольской обороны, которого Александр Васильевич безмерно почитал всю свою жизнь.

А еще этот пронзительный взгляд, скупые отточенные движения, резкие слова…

Он обязан этому человеку, хотя порою не понимал, зачем он делает то, что другие считают ошибкой. Но, как показало время, прав оказался военный министр, «молокосос», как его презрительно именовали иные «заслуженные» генералы, а не они, безжалостно вышвырнутые со службы за свои в большинстве своем мнимые или раздутые заслуги. Иначе нельзя — то, что раньше решалось при помощи дворцовых связей, сейчас гибельно и опасно и для страны, и для армии с флотом.

И теперь здесь, в Севастополе, Колчак делает подобное, решительно освобождаясь от «балласта». На небольшой по корабельному составу флот приходилось свыше сотни адмиралов и генералов, а также чуть ли не тысяча вполне здоровых к службе офицеров, забивших все вакансии и должности, и даже больше того, на берегу.

Причем эти самые должности придумывались, штаты разбухали прямо на глазах, заполнялись тунеядцами и приспособленцами всех мастей, зачастую не имевших к морю никакого отношения.

Не служа Отечеству в тяготах и лишениях, они получали такое же денежное содержание и довольствие, как и те немногие офицеры, кто честно и доблестно нес бессонные вахты на палубах усталых и ломающихся боевых кораблей.

И впервые в жизни адмирал, попав перед сложным выбором, сослался на чужой приказ, слишком тяжелым для него стало чудовищное бремя выбора. Но данное генералом Арчеговым золото, те сорок миллионов рублей, привезенных в трюме вспомогательного крейсера «Орел», требовалось истратить в соответствии с полученным приказом. А иначе Сибирское правительство просто прекратило бы финансировать Черноморский флот и Каспийскую флотилию, что получили сильный толчок и яркую искру к жизни.

Выбора у него не было, и Колчак начал реорганизацию, которая вызвала сильнейшее недовольство одних, которых он стал еще больше презирать, и уважение вторых, настоящих тружеников моря, подобрать другое слово для них он не смог.