Читать книгу - "Фехтмейстер - Владимир Свержин"

Чтобы надежно скрывать правду, ее надо досконально знать.

Маркус Вольф

День выдался тихим и почти не морозным, что не было свойственно этой поре года, но весьма радовало Барраппу. В его родных краях и такая погода считалась бы стихийным бедствием, но он старался не подавать виду. Ибо теперь по документам этот уроженец Карнаве значился капралом сербского горнострелкового, князя Душана Негоша, полка, и подобные капризы природы не должны были его удивлять.

Среди прочих сербов, попавших в Россию после Албанского перехода, он числился то ли черногорцем, толи вовсе крещеным турком, отчаянно храбрым, но нелюдимым. Откуда он взялся, толком никто не знал. Взялся. И проявлял чудеса в умении обращаться с оружием, в рукопашном бою и прочей воинской сноровке. Сам Барраппа, или, как теперь его звали, Петр Длугаш, о своем происхождении и талантах не любил распространяться.

Другие представители славного воинства «его родины» в большинстве своем еще сражались с австрийцами или находились сейчас на острове Корфу, куда были вывезены французскими и английскими кораблями отрезанные от основных сил разрозненные части сербской армии. Лишь немногим удавалось добраться до России, где планировалось создать отдельный Славянский легион.

Барраппа и трое его соратников были из числа тех немногих. Принятые как герои, они числились по спискам формируемой части и получали небольшое пособие на прожитие и питание. Конечно, грошей, выделенных казной на братьев-славян, не могло хватить на что-либо пристойное, но Петр Длугаш был доволен тем, что ему «подвернулось». Он жил на роскошной Большой Морской улице, снимая угол в дворницкой. Хозяин был вполне доволен своим жильцом. Тот всегда готов был помочь наколоть дров или же перетащить мебель жильцам четырехэтажного доходного дома. И если было в немногословном горце что-то странное — так это манера засиживаться часами у выходившего на улицу окошка и глядеть неведомо куда, бормоча что-то себе под нос. Впрочем, дворник и сам был чужаком в Северной Пальмире и потому вполне мог понять тоску серба по его далеким горам.

Но и дворник, и обитатели дома, с благосклонным безразличием принимающие мелкие услуги от сухощавого молчаливого капрала в темно-зеленой поношенной шинели, были бы сильно удивлены узнав, что на самом деле его имя Барраппа, и родился он вовсе не в Черногории, а в тайном городе Карнаве, затерянном где-то в Северной Африке.

Сейчас, глядя через улицу на топтавшихся у крыльца жандармов, он вновь и вновь переживал каждое мгновение провалившегося налета. Тогда вечером, лишь только стемнело, он зашел в дворницкую нарядного дома напротив, чтобы спросить до утра керосина. Но в тот миг, когда он выходил, «неизвестные» в надвинутых зимних картузах, лица до глаз замотаны шарфами, вломились в дворницкую и, связав его и хозяина каморки, исчезли в темноте. Конечно, он много бы мог порассказать об этих неизвестных, поскольку знал их с детства. Но не затем он прибыл за тысячи километров от родного дома, чтобы трепать языком.

В тот миг, когда запиравшиеся на ночь ворота были открыты, а дворник, исправно работающий на полицию, обездвижен, успех дела казался близким. Барраппа чувствовал, что заветное кольцо где-то рядом. Оставалось лишь найти где.

Тогда он и помыслить не мог, что так хорошо начавшаяся операция закончится провалом из-за какого-то дворецкого. Петр Длугаш видел его много раз — ничего примечательного! Роста чуть выше среднего, в мешковатой одежде, с круглыми очками на носу, он казался если не увальнем, то уж во всяком случае, человеком медлительным и никак не способным к воинскому ремеслу.

Результат был плачевен: шум и двое раненых. К счастью, раны оказались несерьезными, но положения дел это не меняло. Теперь оставалось надеяться лишь на то, что в условиях войны подданная австрийского императора не сможет исчезнуть из России бесследно, как это бывало прежде.

Десять лет тому назад злополучный князь Лайош Эстерхази похитил в храме Скинии Завета то, что должно было храниться там вечно. Нарушив святость места, сломав печати и презрев каноны европейской чести, похитил величайшую святыню, коей по Завету не должен был касаться смертный, а уж тем паче человек, побуждаемый коварством и алчностью.

Барраппа глядел в окошко, бормоча себе под нос: «И превозмог их архангел Михаил мечом огненным, и низверглись они наземь, семьдесят два было их, семьдесят два первейших, а с ними десятая часть всякого чина небесного воинства. И стали они богами на земле, и на выю царей водрузили свою пяту. Властвуя над духами, людьми, зверьми и гадами, порицали они Бога Единого, говоря: „Нет над нами иной власти, кроме силы Лучезарного и Светоносного“. Даже солнце принудили они служить замыслам своим, и выжгло оно посевы, и осушило воды. Разгневавшись тогда, повелел Господь Соломону, царю мудрому и сильному: „Властью Моей собери воедино демонов, падших с небес, тщащихся исхитить землю из-под руки благодатной“. Дал Он для того Соломону перстень, скованный из искры небесного пламени, наделив его мощью незыблемой и силой нерушимой, а с тем молвил: „Кто сим кольцом владеет, будет властвовать и над людьми, и над духами, и надо всем, что живет на земле“.

Призвал царь Соломон к себе королей и герцогов, маркизов и графов, губернаторов и рыцарей адского пламени, сокрушил волю их и, презрев стенания и посулы, заточил в медный сосуд. А заточив, наложил печать с перстня своего и бросил в глубокое озеро в землях вавилонских.

Но пришли к берегу озера рыбаки, забросили невод и достали кувшин. Движимые неизбывной жаждой богатств, сломали они печать, желая узнать, что таится под ней. И вырвались из него демоны и стали царить в Вавилонии и Персии. И сами рыбари им стали рыбами, ибо пламень адский испепелил естество их, как дыхание суши умерщвляет тварей водных. И вновь начали отверженные, низринутые с небес, силиться утвердить царствие свое на Земле, оставив храмы в запустении и алтари без огней.

Вознегодовал тогда Господь Единый, взирая на терзания душ праведных, раздор и ропот среди людей, повелел Соломону ополчиться против воинства преисподней. Тот, послушный воле божьей, силою перстня рассеял мятежных отступников, злоумышлявших против трона Предвечного, затем же изгнал их скитаться вечно без света и голоса в мирах неведомых».

Капрал Длугаш перевел взгляд на украшенную блестящими шарами железную кровать, где отсыпался после ночного бдения дворник Махмуд.

«Семьдесят два было их», — вновь повторил смуглый «черногорец» и поднялся, собираясь выйти во двор, чтобы набрать дров для гаснущей печи, когда у дома напротив, огласив всю округу гиканьем, свистом и звоном колокольцев под дугой, нежданно остановились сани. Бородатый мужик, соскочивший наземь, подбоченясь, встал перед схватившимися было за кобуры жандармами.

— Узнаете?! — гаркнул он так, что Барраппа услышал его крик даже сквозь заклеенное на зиму окно. Не узнать прибывшего могло разве что малое дите, его имя было у всех на устах, а фотографии частенько появлялись в газетах.