Читать книгу - "Час эльфов - Жан-Луи Фетжен"

– Это так печально, – прошептал он.

– Что печально?

Он узнал голос Ллиэн, но не шевельнулся и не открыл глаза.

– Несмотря ни на что, в этом мире есть красота, – сказал он. – Солнце, просвечивающее сквозь листву, прохладная вода ручья, вино Утера при дворе… Есть твои глаза, такие же зеленые, как луга, твоя кожа и волосы. Есть твои ноги, такие длинные, когда ты идешь, твои груди под туникой… Я тебя видел, ты знаешь, в тот день урагана. Мне никогда так не хотелось женщину, будь она из эльфийского или человеческого племени.

Мерлин улыбнулся и покачал головой, сам удивляясь тому, что он только что сказал, но вдруг сердце его затрепетало, когда она легла рядом с ним.

– Не бойся…

Она была здесь, такая нежная и горячая, так близко к его ледяному телу, и ветер накрывал их обоих ласковым пологом ее длинных волос. Ему было достаточно поднять руку, чтобы коснуться ее кожи…

– Это правда, я боюсь тебя, – сказал он совсем тихо. – И люди тоже всегда тебя боялись, ты знаешь? И даже Ллэндон тебя боялся. Мне кажется, только Утер умел видеть тебя такой, какая ты есть, лишь он один любил тебя так сильно, что не боялся твоей красоты. И вот… Игрейна очень красива, но человеческой красотой, а значит, несовершенной, привычной… В конце концов, наверное, он тоже тебя боялся…

Он умолк, и они продолжали лежать, не говоря ни слова, слушая шепот ветра.

– Я должен был бы ненавидеть этот мир… С тех пор как я родился, я не вызывал у других ничего, кроме страха, презрения или ненависти. Я знаю все, что обо мне говорят. Я сын дьявола, никто не может подойти ко мне без отвращения, я существо без возраста, без рода, без племени… И однако же, ты знаешь, мысль о том, что я увижу, как этот мир исчезнет, сжимает мне горло и заставляет плакать. Я плачу из-за Брана и его бессмысленных ругательств, из-за Утера, который швырнул меня на пол, из-за Рианнон, которая не хочет быть на меня похожей. Я плачу из-за тебя, Ллиэн, потому что ты меня не любишь.

– Ты слишком долго оставался рядом с людьми, – шепнул ему прямо в ухо нежный, теплый голос. – То, что люди называют любовью, – это страдание, вечный поиск, ослепляющий сердце и разум. Они никогда не довольствуются настоящим моментом – нежностью моей руки на твоей щеке, моего тела рядом с твоим, счастьем, которое есть здесь, удовольствием, когда оно приходит… Не открывай глаза, Мирддин. Ни одна раса, никакое племя Богини не знает людской любви. Нежность – да, желание, удовольствие, опьянение, привязанность, – но не эта страсть, пожирающая все, к чему она прикасается. Не старайся любить меня. Бери то, что у меня есть, Мирддин, но не требуй того, чего я не могу тебе дать. Если бы я не любила Утера…

Она не закончила фразу, но прижалась к нему еще плотнее. Несмотря на это, несмотря на жар ее тела и нежность губ, которые он ощущал кожей, Мерлин почувствовал, что между ними что-то нарушилось. Тогда он открыл глаза и повернулся к ней.

– Если бы ты не любила Утера, Рианнон бы не родилась, – сказал он. – Не ты разрушила этот мир, знаешь ли, не ты и не он. Но, возможно, она его спасет…

Ллиэн грустно улыбнулась, отодвинулась от него и вытянулась на спине, глядя на проплывающие в небе облака.

– Это прекрасно, но не имеет смысла…

– Если это не имеет смысла, то оттого, что боги не знают, что творят, – вдруг пылко ответил Мерлин. – Ты помнишь пророчества рун? Этель, руна дома. «Битх оферлеоф аэгхвилъкум… Дом дорог сердцу каждого». Руна Рианнон была перевернута, и ты поверила, что это плохое предзнаменование, что она навсегда останется одна, вдали от себе подобных… Однако я вижу другое, Ллиэн. Я вижу мир, где не будет больше ни эльфов, ни людей, ни гномов, ни монстров, но будет одна единая раса, равная богам, которой боги больше не будут нужны. Рианнон – ни эльф, ни человек. Она та, кем мы все станем когда-нибудь.

– Она такая, какой ты уже есть, – сказала Ллиэн. – «Без рода, без племени…» Это твои собственные слова.

– А ты? Какой он, твой народ? – прервал ее Мерлин.

Она не ответила. Она сидела, обхватив руками колени, и когда опустила на них голову, черная завеса ее волос почти полностью скрыла ее от взора мужчины-ребенка.

– Прости меня, – пробормотал он. – Я не хотел тебя обидеть… Мы думали, что мир создан, чтобы быть всегда, но как раз в этом нет никакого смысла. Ничто не длится вечно… Мир меняется, да, но это потому, что боги хотят, чтобы он менялся. А мы являемся их инструментами – ты, я, Утер, Рианнон…

Ллиэн повернула голову, прижавшись щекой к колену.

– Они могли бы придумать что-нибудь получше, – сказала она. – Скоро монстры будут править миром.

– Монстры подчиняются богине, так же как и все мы. Боги захотели, чтобы они покарали людей, – так и свершилось. А нам теперь предстоит победить их, чтобы воля богов была выполнена, чтобы все эти ужасы прекратились, и чтобы твоя дочь смогла, наконец, царствовать над мирным народом.

Ллиэн снова улыбнулась и отвернулась от него.

– Ты мечтаешь, милый Мирддин… Ты еще более слеп, чем Ллэндон, и более глух, чем старый Гвидион. Эльфы не будут драться. С кем ты хочешь победить Безымянного? С Дорианом, Кевином и другими? Горстка эльфов против войска монстров? Ты сам не знаешь, что говоришь…

Мерлин подошел к ней, отодвинул завесу волос, прикрывавшую ее лицо, и нежно привлек Ллиэн к себе.

– Вовсе не королевская армия уничтожила гномов, – прошептал он ей на ухо, вдыхая исходящий от нее аромат скошенной травы. – Если они сейчас и исчезают, то потому, что лишились талисмана. Впрочем, никакая армия, какой бы сильной она ни была, не может истребить целый народ. Посмотри на монстров. Понадобилось десять лет сражений и резни, чтобы отбросить их за Границы. Кажется, что они побеждены, однако они опять возвращаются, еще большим числом, чем прежде. И в новой войне их нельзя будет победить. Но, напротив, если у нас будет их талисман…

Ллиэн подняла на него взгляд своих ярко-зеленых глаз. Теперь она осознала смысл его слов.

– Без талисмана, – сказал он, – любой народ обречен.

В помещении нечем было дышать. Окна, затянутые вощеной тканью, не пропускали воздуха, огромные поленья потрескивали в камине на толстом слое углей, и одурманивающие духи Маольт кружили им головы еще больше, чем выпитое вино. Старая скупщица краденого была голодна, и надо было вынести не слишком-то привлекательное зрелище ее трапезы, пока она, закутавшись в меха и шелка, несмотря на удушающую жару в комнате, не очистила стол от всех съестных припасов. Утер с усмешкой поглядывал на аббата Илльтуда, который с отвращением взирал на старуху и ворчал в бороду, что такое несметное количество еды пожирается с такой жадностью в то время, когда у многих бедняков нет даже хлеба. Однако ее ужимки и чавканье, сопровождавшие поглощение пищи, в конце концов вывели из терпения и молодого короля, и когда она протянула свою чарку, чтобы растерянный виночерпий наполнил ее в очередной раз, он перехватил кувшин и отставил его подальше в сторону.