Читать книгу - "Вторжение - Михаил Ахманов"

Терзаемый горькими предчувствиями, Литвин забрался на борт через большую дыру, прошёл по тёмному коридору в рубку и остановился у кресла вахтенного. Тут должен был сидеть Жак Шеврез, а рядом с ним — пилоты… Кресло капитана позади, на небольшом возвышении; слева, у вычислительного блока, место Зайделя, навигатора, справа — связиста Сабо… Кроме них тут находились главный инженер, второй помощник и, быть может, другие офицеры, вызванные по тревоге. Литвин ожидал увидеть мёртвые тела, комбинезоны в пятнах крови, обломки костей в зияющих ранах… Однако ничего! Сумрак, царивший в отсеке, не скрывал картины разрушения, лопнувших экранов, развороченных пультов, изрешечённых кресел и переборок, треснувшей панели АНК. Но тел не было.

— Свет, — выкрикнул Литвин, — ещё света! Побольше!

Ослепительная точка вспыхнула над ним. Теперь он видел пятна крови на полу и обшивке кресел, даже целый кровавый поток, заливший панель вычислителя, но трупов по-прежнему не было. Ни Би Джея Кессиди, ни Шевреза, ни Прицци, ни Бондаренко, ни остальных. Только под креслом пилота валялся оторванный рукав с ещё светившейся полоской таймера.

Сопровождаемый ярким светлячком, он ринулся на шканцы, в коридор на палубе A, промчался, хрустя осколками пластика, мимо разбитых портретов прежней команды, поднялся по трапу и нырнул в распахнутый люк, ведущий к орудийной башне. По боевому расписанию тут было место четырёх стрелков: два оператора у свома, два у лазера. Никого! Лишь изувеченные пульты, разбитый колпак целеуказателя, а на полу и стенах — засохшая кровь.

Выбравшись из башни, Литвин постоял в проходе, уже не тёмном, а залитом светом и от того наводившем ещё большую тоску. Голограммы пилотов и десантников — те, у которых сохранились глаза, — смотрели на него с укоризной, будто требуя отчёта: что ж ты, парень, наш корабль проморгал! И корабль, и весь экипаж, и даже его останки, так что нечего флагом прикрыть и спустить в реактор… Да и реактора нет, а без него что за корабль! Так, лоханка, пробитая в паре миллионов мест… Кстати, собственным оружием…

Он скрипнул зубами и спросил:

— Меня ещё не ищут?

«Нет. Известно, что суточный ритм земных бино тегари требует сна. На сон отводится восемь часов. Прошло два и шесть десятых часа».

— Значит, считается, что я сплю? Хорошо! Время у нас есть… А что с олками, которые меня атаковали?

«Отправлены в т’хами, на отдых. Очнутся без воспоминаний о случившемся».

— Ещё лучше, — с мрачным видом промолвил Литвин. — А теперь скажи-ка мне, приятель, где мои камерады? На «Жаворонке» было больше сотни человек, и все они погибли. Где их тела?

«Использованы в качестве материала для исследований».

В голове Литвина будто реле щёлкнуло, включив внутреннее зрение. Окно-картинка приблизилось к нему, изображение выросло, превратилось в длинную шеренгу агрегатов с прозрачными ячейками, заполненными синеватым раствором. В них, окружённые иглами и многопалыми манипуляторами, плавали человеческие органы: печень, сердце, лёгочная ткань, яичники, почки. Эта анатомическая выставка уходила вдаль, одни ячейки-контейнеры сменялись другими, и в каждой что-то хранилось, а иногда и двигалось. Желудок, ухо, коленная чашечка, ступня, мочевой пузырь, зубы и образцы волос… Рука, отсечённая по локоть, торчала из гибкой трубы, пальцы безостановочно шевелились, сгибались, разгибались, и Литвин, оцепенев, пытался угадать, кому она принадлежит. В саркофагах, более длинных, чем ячейки, лежали безголовые туловища, ноги, очищенные скелеты и тела с зияющими ранами. Узнать людей не удавалось — лица и плоть были изуродованы, то ли ударом ледяных частиц, то ли безжалостным скальпелем хирурга.

Картина укрупнилась; теперь на него смотрели глаза — тёмные, серые, голубые, зеленоватые. Их было несколько десятков, и все они висели на тонких, словно волос, жгутиках зрительных нервов, тянувшихся куда-то вверх. Несколько блоков из самых крохотных ячеек занимали срезы тканей; ослепительные точки света скользили по ним, ощупывая с хозяйской бесцеремонностью. В неподвижных или вращавшихся с бешеной скоростью сосудах находились жидкости — кровь, лимфа и что-то ещё, мутное или прозрачное, бесцветное или с алым кровяным оттенком. Похоже, весь экипаж «Жаворонка» очутился здесь и, расфасованный по агрегатам чужаков, посвящал их в тайны, которые, быть может, открывать не стоило.

Литвин судорожно сглотнул.

— Разделали, как скотину… Зачем?

«Оптимальная стратегия, — пояснил Корабль. — Перед контактом с бино тегари необходимо их изучение. Физиологическое и психологическое. Для этого отбираются первичные образцы».

— Сами образцы не возражают? — Кулаки Литвина сжались, мышцы окаменели.

«Такова неизбежная цена понимания. Нужно изучить базовые белковые структуры, энергетический обмен, микрофлору, функционирование живого существа, его взаимосвязи со средой, питание, размножение и психику. Это облегчает контакт. Это позволяет выяснить, подходит ли новая природная среда для бино фаата».

— Ну и что же? Наша подходит? — глухо вымолвил Литвин, всматриваясь в чьё-то сердце. На коронарных артериях блестели металлические трубки, от них тянулись провода; сердце сжималось и расширялось, прогоняя синий раствор.

«Адекватна почти по всем биологическим параметрам».

— Раз так, придётся её защищать, — преодолев оцепенение, Литвин взмахнул рукой. — Убери-ка этот морг. Сейчас мы спустимся на палубу C к десантному арсеналу и поглядим, что там сохранилось. А после ты мне расскажешь о бино фаата, о дорогих твоих симбионтах. В подробностях! Про их физиологию и психику и прочие детали. Откуда пришли, зачем и какого дьявола им нужно. — Вдруг он яростно ощерился, потряс кулаками и буркнул: — Видел когда-нибудь небо в алмазах?

«Нет».

— Ну, ещё увидишь. Если я отсюда выберусь…

«Выбраться нельзя, — сообщил бестелесный собеседник. — Все первичные образцы подлежат уничтожению».