Читать книгу - "Магус - Владимир Аренев"

— Разумеется, разумеется! Я недостаточно ясно выразился, мессер. Мне следовало сказать: «Вы растете, изменяетесь». Этот процесс, каким он мне видится, похож на взросление. Дети ведь всегда живут заимствованной жизнью: родительскими представлениями, родительскими «хорошо» и «плохо». Постепенно ребенок начинает понимать, что эти «хорошо» и «плохо» могут не совпадать с его собственными, а мир устроен несколько сложнее, чем он привык думать. Понимание этих в общем-то простых вещей почти всегда болезненно. Рушатся стены яйца, и птенец выбирается на волю.

Какое-то время в склепе царит молчание. Обэрто размышляет об услышанном, синьор Аральдо терпеливо ждет.

— Итак, — наконец говорит магус, — вы советуете мне разбить яйцо моих прежних представлений? Но нарушивший закон единожды — пусть из самых благих побуждений! — уже не смеет называться законником.

— Это не беда, — грустно улыбается синьор Аральдо. — Это как раз не беда. Ничто не помешает вам по возвращении к наставникам покаяться в грехах, принять епитимью и продолжать двигаться по выбранной вами (впрочем, вами ли?) стезе. Загвоздка не в том, что вы нарушили закон, мессер. Загвоздка в том, что вы нарушили его, уже веря в правильность выбранного пути. И до сих пор не сомневаетесь, что вор должен сидеть в тюрьме, а преступник — понести заслуженное наказание. В этом вы, безусловно, правы. И в этом правы были те, кто учил вас таким истинам…

— Но справедливость не достигается обманом и беззаконием, — привычно, но уже неуверенно возражает Обэрто.

— Утешьте таким аргументом тех, чьи судьбы сломаны ловкими купцами или судьями-крючкотворами. Можно говорить правду, действовать по закону — и тем самым творить несправедливые вещи, мессер. Вы наверняка об этом не раз задумывались, но основатели ордена уже подготовили для сомневающихся ответы на все вопросы. Свои ответы, не ваши, свои «хорошо» и «плохо». В Альяссо вы наконец-то обнаружили, что они не совпадают с вашими.

— Я могу ошибаться.

— Разумеется. Человеку вообще свойственно ошибаться. Это магус не может позволить себе ни одной ошибки, ибо он — выше их, он — совершенен, идеален, самодостаточен. Магус задает вопросы, направленные вовне, и никогда — обращенные к самому себе.

— Есть вещи, в которых глупо сомневаться.

— И есть те, в которых глупо не сомневаться. То, что вы говорите со мной об этом, доказывает: вы, мессер, уже сомневаетесь. Птенец разбил яйцо, скорлупу не склеить. Вам остается только одно: принять самостоятельное решение. Любое. Вы можете по-прежнему верить в идеалы братства или же отринуть их все до одного, но теперь это будет ваш сознательный выбор.

— Я… — Обэрто запинается, качает головой, смущенный, — я подумаю, синьор Аральдо. В самом деле, спасибо за совет и участие.

— Всегда пожалуйста, мессер. Когда-то давно я имел честь называть другом одного законника… это старая история, полузабытая и, пожалуй, не слишком интересная. Важно вот что: с тех пор я видел многих братьев вашего ордена — и магусов, и других. Увы, большинство из них предпочитает не покидать яйцо даже тогда, когда вырастает из него. Другие же разбивают скорлупу и оказываются совершенно неподготовленными к миру, который ожидает их по ту сторону белых выпуклых стен. Вы мне симпатичны, мессер, поэтому я бы хотел, чтобы вам удалось выбраться из скорлупы если и не безболезненно, то без роковых последствий.

— Я постараюсь, синьор Аральдо… постараюсь. — Он все-таки берет себя в руки и вспоминает, зачем пришел к призраку. — Позвольте один вопрос?

— Внимательнейшим образом слушаю.

— Вы ведь знали о Фантине? С самого начала знали?

— Это очевидно любому, кто видел несколько поколений Циникулли — хотя бы на портретах.

— Но зачем?..

— Месть, мессер, месть. Сладчайшее удовольствие — и, кстати, единственное из немногих, доступных призракам. Не скрою, была еще причина: хотел, дурак недальновидный, помочь пареньку устроить свою жизнь; но это уже потом, когда я познакомился с ним поближе, а сперва единственное, что двигало мной — желание как следует насолить… даже не нынешним Циникулли, а тщеславцу Бенедетто, всегда оч-чень беспокоившемуся о чистоте крови и не терпевшему упоминаний о незаконных отпрысках. Потому что сам он (открою вам тайну) был именно бастардом. В те времена, кстати, к побочным сыновьям относились не в пример суровей, чем сейчас. Нынешний папа, я слышал, даже объявил нескольких своих бастардов племянниками, дал им внушительных размеров наделы — и ничего, слова никто поперек не сказал. В прежнее-то время доброжелатели устроили бы из этого зна-атный скандал!.. Воистину, прав был древний мыслитель, когда восклицал: "О tempores, о mores!"

Обэрто, конечно же, не может с этим не согласиться.

Также пообещает он выполнить просьбу, которую, прощаясь, выскажет призрак. И выполнит, потому что, даже перестав быть полноценным законником, Обэрто остается человеком своего слова.

3

Седьмой, последний удар колокола отзвенел в вечернем воздухе — и вот Обэрто уже возле ювелирной лавки.

«Голос» Папы, как ни странно, ждет магуса у входа. Сидит на низеньком табурете, потягивает винцо, душой отдыхает. Рядом примостилась симпатичная девица, и они вполголоса воркуют о каких-то глупостях, им одним интересных и понятных. Девица, кстати, та самая, из «Стоптанного сапога». Оказывается, Папа Карло прислал ее, узнавши про ресурджентов: сказал, на всякий случай, вдруг нужно будет весточку передать.

Как в воду глядел! Обэрто тут же велит девице возвращаться в «Сапог» и передать дону Карлеоне некую просьбу. Выясняется {«Vox» сообщает), что и «крестный отец» тоже хотел бы попросить Обэрто об услуге: по возможности узнать, зачем явились в Альяссо воскрешатели.

— Разберемся, — кивает тот. Пока «голос» и девица прощаются, он идет в лавку, где маэстро Иракунди с подмастерьем как раз заканчивают выполнять обещанное. «Подождите, я позову вас, мессер!» — почти рычит Тодаро — что же, магус возвращается на улицу и проводит время в беседе с «голосом», уточняя кое-какие детали. В частности, расспрашивая о том, кто владеет верфью, в которую поместили севшую на мель «Цирцею».

Наконец заказ выполнен, можно двигаться дальше, теперь — в порт. Магус удивляет своего спутника: заявляет, что нужно торопиться, времени мало — но при этом делает крюк, чтобы зайти на рынок и купить два меха дорогого вина. Вручает их «голосу» и велит беречь, как зеницу ока.

Контора хозяина верфи — здесь же, в порту, чтобы далеко не ходить. Сам хозяин — взъерошен и сердит, на приветствие визитеров он рычит нечто невразумительное, явно враждебное, но магус после общения с маэстро Иракунди готов к такому приему. Да и «голос» быстро усмиряет уважаемого Риккардо Барбиаллу, шепнув ему на ухо пару слов. Видимо, авторитет Папы Карло значит для верфевладельца не меньше, чем для ювелира: Обэрто готовы выслушать, хотя принять угрюмое «Ну-с, так что вам, любезный?» за искреннее внимание или душевное расположение способен только совсем уж наивный.