Читать книгу - "Легенды о проклятых 2. Непрощенная - Ульяна Соболева"

    Гонец дрожал от панического ужаса, капли пота стекали по его обветренному лицу и дрожали на бесцветных ресницах, пока я водил острием кинжала по его шее с дергающимся кадыком, который хотелось вырезать или вырвать голыми руками.

   - Говоришь, Маагар дес Вийяр тебя послал?

   Тот кивнул и снова взгляд на Сайяра перевел, нервно глотая воздух пересохшими губами, а я в который раз на письмо взгляд бросал и почувствовал, как от злости перед глазами рябит.

   - Что ещё твой велиар мне передал?

   - Только послание. Помилуйте, я всего лишь гонец.

   - Не трясись. Никто не собирается тебя убивать. Ответ своему дасу повезешь, а пока в клетке посидишь, где лассарским псинам самое место. Стража, увести!

   Кивнул на юнца своим стражникам и отшвырнул его к стене. А у самого мозги поджариваются и пальцы в кулаки сжимаются. Когда увели лассара, я на помощника снова посмотрел, как он дверь прикрыл и руки на груди сложил, ожидая моего решения.

   Я по комнате прошел несколько раз, а потом в ярости сгреб письмо со стола, сминая пальцами. Решения не было. Я прекрасно понимал, что означает для моего народа это вторжение. Мы не выдержим натиска. Особенно, если Маагар придет с пушками и катапультами. Адверским стенам требуется ремонт после прошлой осады. Но и идти на условия проклятого лассара я не собирался. Особенно на ТАКИЕ условия.

   - Не отдам, - процедил сквозь зубы, не глядя на Сайяра и чувствуя, как внутри все сжимается, превращаясь в камень от одной мысли, что расстаюсь с ней. После того как видел в её глазах то, что никогда даже не надеялся увидеть. Читал там то, что она не говорила, и сатанел от осознания, что не лжет. В этот раз нет. Пальцами меня касается, а у меня глаза закатываются от наслаждения, я медленно растворяюсь в ней. Она дала мне впервые в своей проклятой жизни, в которой не осталось ничего светлого, почувствовать вкус счастья. Оно осело запахом ее волос на моей коже, привкусом мериды на языке, покалыванием в ладонях, которыми я гладил её тело и не мог насытиться. Врывался в нее в очередной голодной жажде, глядя в бирюзовые глаза, жадно набрасываясь на дрожащие, опухшие от поцелуев губы, и стонал от этого ощущения триумфа. Я заставлял её снова и снова повторять то, что она мне сказала. Нет, не слова о любви. Не их я хотел услышать. Я хотел знать, что она больше не хочет уйти от меня, что принадлежит мне. Заставлял шептать, кричать, всхлипывать, что она МОЯ. И рычал, когда слышал, как это слово взрывается на её губах огненными искрами моего собственного безумия. Как умирающий от жажды, я глотал каждый вздох, слизывал её слезы наслаждения, цеплялся за волосы, обматываясь ими и содрогаясь от понимания, что она больше не жжет меня. Не только, когда я довожу ее до дикого возбуждения, но и после, когда лежала в моих объятиях, тяжело дыша и склонив голову мне на грудь, вырисовывая на моем животе какие-то саананские узоры, считая мои шрамы губами, а меня трясло от наслаждения похлеще, чем от оргазма с ней. Просто от прикосновений, от ласки и нежности. За всю свою жизнь я не знал, что это такое…с ней узнал много лет назад и сейчас. Любить можно руками. Особенно она…которая не может просто дотронуться до кого бы то ни было, касается меня, и это больше, чем откровение. И я уже не смогу от этого отказаться, я валяюсь у ее ног и готов выдрать собственное сердце и сдохнуть там, внизу, от счастья. Дышать не могу без нее, думать, существовать. Опрокидывал ее навзничь, распахивая стройные ноги, и входил в подрагивающее тело, убеждаясь, что она хочет меня принять сама, выгибается навстречу, стонет от каждого толчка, тянется к моим губам.

   Моя маалан, моя девочка-смерть. Она даже не представляет, что теперь я больше не смогу ее отпустить никогда. Я лучше убью ее. Потому что от мысли, что может дать кому-то то, что давала мне, я начинаю с ума сходить, потому что никто и никогда не должен видеть, какая она в минуты экстаза, как она кончает, кричит, как дрожит и хватает губами воздух. Никто кроме меня. Это все мое. Теперь маалан дала мне это право своим «люблю», даже если оно лживое, я лучше вырву ей язык, чем позволю сказать его ещё кому-то.