Читать книгу - "Чайка с острова Мираколо - Алена Волгина"

Он поднялся мне навстречу, разом заслонив собой остальных людей в салоне, невольно приковывая к себе внимание. Тяжеловесный, крепкий, с жестким надменным лицом и темным упорным взглядом. Его волосы, обильно тронутые сединой, покрывал вышитый берет, на руках сверкали золотые перстни с крупными камнями. Коричневый бархат камзола мягко поблескивал при каждом движении.

Граф Арсаго был одним из самых влиятельных людей в Венетте. Его знали как человека умного, решительного, привыкшего потворствовать своим желаниям. В его собственности находились несколько кораблей, роскошный дом на Большом канале и земельные угодья в долине Бренты, а также далеко на юге, за пределами республики – и Совету Десяти пришлось проглотить это. Ни одному другому сенатору такое не сошло бы с рук! Однако доходы графа составляли поистине баснословные суммы, большую часть которых он тратил на нужды родного города, так что Совет предпочел закрыть глаза на некоторые обстоятельства. Политика – тонкая вещь.

Мне уже доводилось раньше видеть графа, но только издали, в карнавальных шествиях. Послушницам и святым сестрам тоже разрешалось присутствовать на празднике. Мы добирались до площади с острова Терра-деи-Мираколо на трех больших шестивесельных гондолах и потом скромно стояли в толпе, будто стайка бело-серых голубей. Вытягивая шею из-за чужих спин, я видела, как дон Арсаго шествовал с другими представителями дожа, окруженный знаменосцами и музыкантами. Над их головами трепетали крылья золотых грифонов на флагах, вокруг шумела радостная толпа, пронзительно звенели серебряные трубы…

И вот теперь этот важный господин стоял в двух шагах от меня. Человек, который, как я подозревала, убил мою мать. Я украдкой отерла ладони, заледеневшие от волнения и страха.

Обернувшись, синьор Арсаго пропустил вперед молодого человека, которого я поначалу не заметила. Лицом юноша походил на графа, но в нем не было и тени отцовской властности. Он мог бы служить зеркалом для дона Арсаго – волшебным зеркалом, отражающим только светлые черты. Это был его сын, Энрике.

Подойдя ближе, юноша поклонился, так что темные волосы, достигавшие плеч, упали ему на щеки:

– Джульетта, дорогая! Как я рад, как счастлив видеть вас снова!

Его светло-карие глаза просияли от радости. Я с трудом выдавила ответную улыбку. Вот оно, самое сложное за сегодняшний день – встретить этот прямой любящий взгляд. С первой минуты было ясно, что Энрике искренне любил свою невесту. Был открытым, простым человеком, понятным насквозь.

В общем, точно таким, как его описывала Джули.

Я уже готова была сбежать, позорно провалив все дело, но, к счастью, дон Арсаго снова перехватил инициативу. Он слегка осадил Энрике, хлопнув его по плечу, и снисходительно улыбнулся Рикардо:

– Прошу простить моего сына за неуместную горячность. Непонятно, зачем мы вообще посылаем сыновей в университеты, если они возвращаются оттуда такими же неотесанными, как были?

Энрике постигал науки в университете Патавы. Там он и познакомился с Джулией, когда ее матери однажды наскучило уединенное поместье, и ей вздумалось покорить патавское общество.

– Искренность нельзя считать недостатком, особенно в наше время, – послышалось со стороны.

Вздрогнув от неожиданности, я оглянулась. Возле балконных дверей, выходивших на Большой канал, стоял давешний незнакомец со шрамом. В отличие от меня, он и не подумал сменить потертый черный вельвет на что-нибудь более праздничное. Его вызывающе простой камзол выглядел нелепо рядом с синими оконными драпировками, расшитыми золотом, и прочим роскошным убранством салона.

Интересно, что он вообще тут делает? И как смеет разговаривать с доном Арсаго на равных? По моим представлениям, его место было внизу, вместе со слугами.

– Надеюсь, синьорита Джулия простит моему сыну эту бестактность, вызванную лишь глубоким чувством и слишком долгим ожиданием, – отрывисто произнес граф.

Я послушно наклонила голову. Шум, доносившийся с Большого канала, накатывал волнами. Или у меня просто в ушах шумело от волнения. Дальнейший разговор проходил без моего участия. Граф настаивал на свадьбе в ближайшее воскресенье, Энрике почтительно молчал, Рикардо же оправдывался, ссылаясь на траур: