Читать книгу - "Зима 0001 - Евгений Прошкин"

– Холуй. Кто ел сардины?

– Сардины. Информация недоступна.

– Хорошо, кто заказывал консервы?

– Заказов на консервы не поступало.

– Ты меня не выводи. Кто пользовался почтовым бункером? Этой ночью.

– Ночью почтовым бункером не пользовались.

– А откуда, дрянь, здесь эти банки?!

– Информация недоступна.

– Ох, получишь ты у меня…

Егор снял полотенце и в сердцах шваркнул его о пол. Аппетит пропал напрочь, но сейчас это его даже порадовало. Уж очень отчетливо он помнил, как жрал сардины руками, как давился и хрюкал, а вилки…

Вилки лежали рядом с хлебом, тут же стоял и полный стакан апельсинового сока. Егор осторожно отхлебнул. Нормальный сок, разве что теплый. За полтора часа нагрелся.

Ему остро захотелось лечь в постель еще раз и еще раз проснуться – окончательно, полностью, без промежуточных состояний, безо всяких историй с банками и взбесившимся Холуем.

А ведь это он, осенило Егора. Холуй во всем виноват. Произошел какой-нибудь сбой, он и заврался. Что было – забыл, чего не было – придумал. И я, наверно, спросонья добавил. Рыбу, допустим, ел, от банок никуда не денешься. А реклама пригрезиться могла. И диван тоже. Что еще? А ничего. Остальное все сходится.

Егор почувствовал такое облегчение, что даже удивился: неужели это его настолько тяготило? Вот, ерунда! Подумаешь, сон с явью перепутал. Смешно. Можно рассказать кому-нибудь.

Маришке и расскажу, решил он. В кафе. Хотя, нет, поздно уже.

– Время выходить, – будто нарочно встрял мажордом. – Электричка отправляется через семь минут.

– Заткнись, – прорычал Егор. – Ты у меня сегодня проштрафился. – Да столик-то журнальный убери! Что ты его все под ноги суешь?

– Меблировка по программе «день», – пояснил Холуй.

Чтобы не отравлять себе настроение окончательно, Егор одевался молча. Молча сложил магнитную застежку на шортах, сунул ноги в сандалии и накинул желтый теплоотражающий плащ.

Желтый цвет Егору не шел – это ему говорили все, от Маришки до последнего монтера на работе. С такой внешностью нужно носить либо белый, либо кремовый, и не клешеный, а узкий. Егор не обращал внимания. Когда он надевал кремовый и узкий, окружающие советовали примерить желтый и клешеный – и конца этому не было. Он давно осознал, что одежды, делающей его лучше, чем он есть, в природе не существует.

Тело, не одаренное атлетическими данными, при отсутствии должного ухода превратилось в то, во что превратилось: в свои тридцать два Егор был тощ и сутул, а иногда и нескладен, как старик.

Темноволосый, с ранними залысинами, вынуждавшими стричься коротко, с тонким носом и карими, глубоко посаженными глазами, он мог одновременно производить впечатление человека беспомощного и не в меру прагматичного, но ни нравиться, ни нарочно вызывать антипатию Егор не умел. Он просто был собой – всегда, и поэтому врагов имел так же мало, как и друзей. Он, как и все нормальные люди, никого не интересовал.

На лифтовой площадке Егор увидел Маришку. Переминаясь в ожидании попутной кабины, она копалась в сумочке и прикладывала к плащу разные украшения.

– Доброе утро, – сказал Егор. – А я о тебе думал.

– Ты всегда обо мне думаешь, – отмахнулась она. – В кафе не ходил?

– Нет. А ты?

– Проспала.

– Счастливая. А у меня кошмары.

Егор внимательно посмотрел ей в лицо и понял, что Маришка ни при чем.

– Да еще реклама. С пяти часов, представляешь? – Он прикрыл глаза и нараспев процитировал. – Времена меняются, потребности меняются…

– Это новая. Откуда?

– Ты разве не получала? По телесети, да с красным грифом!

– Нет, не было. С красным грифом я бы не пропустила, – равнодушно отозвалась она, пристегивая к широкому воротнику гроздь алых бусинок.

– Погоди, как это не было? По общему каналу. Ты не могла…

– Ты покушал? – Невпопад спросила Маришка.

– Перекусил.

– А я не успела. На работе придется.

– Кстати, я насчет…

– Лифт приехал, – перебила его Маришка и, улыбнувшись кому-то из соседей, вошла в кабину.

Егор последовал за ней, но встать рядом им не удалось. Спины в белых и розовых плащах растолкали их по углам, и на этом все общение закончилось. Егор знал, что внизу их ждет еще большая давка, и в вестибюле поговорить не получится. Если б у них была одна электричка, они бы, конечно, садились рядом и всю дорогу болтали бы о чем-нибудь таком.

Но с электричками им не повезло. Он уезжал на шестьдесят километров вглубь материка, Маришка же, наоборот, ездила к побережью и, как предполагал Егор, служила где-то в системе флота.

Кроме этого предположения у него были и другие: в прошлом году он считал, что Маришка работает психологом, а в позапрошлом – что она занимается промышленным шпионажем. За два года он перебрал много версий, но так и не выяснил, кто же Маришка Стоянова на самом деле.

Познакомились они легко и как-то обыкновенно: заняв соседнюю квартиру, Маришка позвонила ему в дверь и представилась. Он пригласил ее войти – она отказалась. Утром они случайно столкнулись в кафе на шестьдесят втором этаже, и Маришка без возражений села с ним за один столик. За завтраком они говорили о многом, но только не о себе. И на следующий день – тоже. Егор смущался, а Маришка инициативы не проявляла. Через месяц эти недомолвки вошли в традицию, и ломать ее уже не поднималась рука.

Все, что Егор выяснил о соседке, уместилось бы на кончике карандаша: ровесница, образованна и богата, если имеет квартиру в два раза больше его собственной, к тому же красива и, как ни странно, одинока. Последнее слегка настораживало, но настоящее препятствие Егору виделось в другом. У Маришки он не бывал, зато захаживал в ее квартиру, когда та еще пустовала. Бригада техников меняла аппаратуру, в том числе блок квазиинтеллекта для мажордома, и состояние нового жильца Егор оценил, как солидное.

От нечего делать Егор подсчитал, что завтракая, за два года они с Маришкой провели вместе около десяти тысяч минут, или почти семь суток. За неделю нормальные люди успевают влюбиться, надоесть друг другу до смерти и навсегда расстаться. Они же с Маришкой только завтракали – по вечерам она была для него закрыта. Раньше Егор маялся мыслью пригласить ее на ужин, или хоть на чай, да все как-то не выходило. Один раз она почти согласилась, но в тот день его срочно вызвали на работу. Потом он опять маялся и опять решился, но тогда уже не смогла Маришка. Или не захотела. Впрочем, это было давно, еще в первый год.

Кабина качнулась и замерла; телескопическая створка утонула в стене, и народ высыпал в вестибюль. Здесь поддерживался тот же климат-режим, что и в квартирах, но из-за постоянно открытых дверей в час «пик» сюда заползала жара. Табло под потолком уведомляло, что на улице пятьдесят один по Цельсию.