Читать книгу - "Имя твоего волка - Татьяна Томах"

Она заставила себя не смотреть на щенка, который оставил в покое веревку и увлеченно обнюхивал кед рыжеволосого мальчишки. Потому что расплакаться сейчас тоже было бы — зря. Они только этого и ждут — когда Ритка расплачется, как детсадовская малявка, размазывая по лицу сопли и слезы. Но и это тоже будет — зря.

— Ты можешь принять участие, — важно и насмешливо, просто лопаясь от сдерживаемого хохота, разрешил рыжий. — Если хочешь.

— Да, ты можешь похоронить его, — предложил из-за спины своего предводителя маленький чернявый мальчик с блестящими возбужденными глазами. — Потом.

Он, единственный из троицы, не смеялся. Точнее, смеялся не так, как его приятели. Улыбка только чуть дергала его губы. Страшная улыбка. Взрослая.

«Они всерьез», — испуганно подумала Ритка. И поняла, что знала это с самого начала, иначе не стала бы бежать за ними, обдирая коленки и срывая дыхание. Знала, просто не хотела признаваться в этом самой себе. Было так хорошо верить в то, что это игра. Плохая и гадкая, но игра. То есть — этого не может происходить на самом деле.

А еще она подумала, что не сможет изменить то, что должно здесь произойти. На арене, нагретой теплым сентябрьским солнцем, где ухмыляются трое забавляющихся с легкой добычей тигров и с трудом сдерживает слезы неудачливая дрессировщица с рассаженной коленкой. И зевает, лениво покусывая носок кеда, толстолапый беззаботный щенок.

* * *

Больше всего Ритку потрясло, что ничего нельзя изменить. Что в мире бывают вещи, которые нельзя исправить. Ссадины заживают; обиды забываются; после слякотной зимы опять наступает теплое лето; разбитую тарелку можно склеить — или купить новую. Совершенно такую же. Только вот люди умирают. Навсегда. И даже зная заранее — когда, как и отчего — даже зная, ничего нельзя изменить. Только ждать.

Они все, наверное, уже давно об этом знали. Знали — и ничего не могли сделать. Даже не пытались.

Доктор, такой большой, солидный, входил в палату, брал маму за запястье: «Ну что сегодня, Елена Николаевна? Получше, получше…», улыбался.

Бабушка Вера аккуратно расставляла на тумбочке мисочки с домашней едой, бульоном, котлетками; посылала Ритку вымыть фруктов, сполоснуть чашку для травяного настоя. Раньше Ритка бежала, торопилась — уж бабушка Вера точно знает, что сделать, чтобы мама поправилась. А после того дня, когда бабушкин нечаянный крик и мамино испуганное лицо открыли Ритке правду, казалось уже глупым — торопиться. Наоборот, лучше было идти медленно, растягивая шаги и минуты, как будто продлевая каждый час, каждый день маминой жизни.

Словно сговорившись, они — бабушка, мама, Ритка — больше ни разу не заикнулись о том подслушанном Риткой разговоре. Делали вид, что его не было. Раньше Ритке понравилось бы играть со взрослыми в молчаливых заговорщиков, оберегающих общую хрупкую тайну. Только если бы это была какая-нибудь другая тайна… А теперь… Ведь если о чем-то не говорить и не вспоминать, это «что-то» не исчезнет. Не растворится, не перестанет — быть.

Ритка подолгу сидела рядом с постелью, иногда держала мамину тонкую, почти прозрачную ладонь. Раньше она говорила: «Я хочу, чтобы ты поправилась скорее. Ну пожалуйста». А мама улыбалась и отвечала: «Конечно, доча. Все будет так, как ты захочешь». Вера в непогрешимость мира, придуманного и оберегаемого взрослыми, не позволяла Ритке усомниться в маминых словах. А теперь Ритка молчала. И мама тоже молчала в ответ. Иногда улыбалась, как будто виновато. Словно извинялась за ту свою прежнюю ложь.

А потом снился тот самый сон, где какая-то женщина уходила от Ритки по черной дороге. И было страшно окликнуть ее. И хотелось окликнуть. Потому что Ритка надеялась, что хотя бы в этом сне у женщины окажется мамино лицо — счастливое и живое. Такое, каким оно было до болезни.

* * *

…Ее окликнули по дороге из школы. Ритка шла медленно и неохотно. Тяжелый портфель при каждом шаге стукал по ноге. Больно. По математике сегодня опять замечание, баба Вера ругаться будет. А как сейчас можно учиться? Как?! Когда мама…

— Эй, полоумная! Ритка!

Она вздрогнула, обернулась. И насторожилась — к ней обращался Рыжий. Вожак местной мальчишеской банды, от которой было безопаснее и спокойнее держаться подальше. Лицо Рыжего было приветливо ехидно, и улыбка, в ответ на которую не хотелось улыбаться, расползалась на его губах. А в его руке была бечевка, другим концом охватывающая шею смешного толстолапого щенка.

Ритка припомнила, как неделю назад компания Рыжего подстерегла ее возле подъезда и обстреляла из пистолетов. Ненастоящих, конечно, водяных, но заправленных какой-то гадостью — не то чернилами, не то краской. За испорченное платье влетело от бабы Веры, та не стала вникать во все сложности детских взаимоотношений.

Ритка перехватила портфель покрепче и на всякий случай отступила на несколько шагов подальше от Рыжего с его ненастоящей улыбкой, недоумевая, что ему нужно на этот раз. И откуда у него взялся этот забавный щенок?

— А мы идем вешать собаку, — сообщил Рыжий, с удовольствием понаблюдав за ее испуганным отступлением. И подтянул бечевку. Щенок, вынужденный привстать на задние лапы, заскулил и замотал головой, пытаясь сбросить свой веревочный ошейник.

— 3… зачем? — запнувшись, спросила Ритка, растерянно глядя то на щенка, то на Рыжего, и не совсем понимая, о чем он говорит.

— Хочешь посмотреть? — предложил щупленький черноволосый Винт, переглядываясь с Рыжим. Рыжий усмехнулся и подтянул веревку повыше. Щенок захрипел.

— Отпусти, — попросила Ритка. Не думая о том, что она делает, и о том, что не следует этого делать — просто с ужасом глядя на щенка, который беспомощно молотил в воздухе передними лапами. Забытый портфель плюхнулся на землю, а Ритка шагнула вперед, протягивая руку к щенку и умоляюще глядя на Рыжего:

— Отпусти его…

Теперь Рыжий отступил от нее на несколько шагов.

— Не отстанешь от нас — я тебе его отдам, — пообещал он, подхватывая щенка подмышку и кивая своим спутникам: — За мной, парни…

* * *

Она смотрела в глаза Рыжего — меньше всего ей хотелось бы в них смотреть. В бледно-серые, почти бесцветные, самодовольные прищуренные глаза под белесыми бровями. И понимала, что он с самого начала, конечно, не собирался отдавать ей щенка. Просто хотел увидеть, как она будет бежать за ними — прыгать через канавы, спотыкаться и падать, и глотать пыль, а потом — разревется. От усталости, отчаяния и беспомощности. И от страха — когда они повесят щенка…

Все это в глазах Рыжего видела Ритка, с трудом сдерживая так ожидаемые ими всеми слезы. Хотелось расплакаться. Так, как хотелось расплакаться, удерживая в руках мамину с каждым днем все более прозрачную ладонь. И зная, что не удержать. Потому что Ритка ничего не могла изменить.

И даже сейчас, с этим славным пушистым щенком — тоже ничего не могла сделать. Только расплакаться и убежать. Какая разница. Все равно она ничего не сможет — маленькая беспомощная девочка с разбитой коленкой против трех тигров на цирковой арене.