Читать книгу - "Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова"

Других это не смущало. Одна из коллег Тимура частенько опаздывала или отпрашивалась и всегда с совершенно честным лицом уверяла: «Бабушке плохо стало, скорую вызывать пришлось», «Собака съела на улице какую-то гадость, отравилась, я её в ветеринарку возила», «Мама ногу сломала, в травмпункт ездили». А потом её маму, бодрую, весёлую и на обеих ногах, Тимур встретил в магазине. Сначала подумал — обознался, но та сама поздоровалась, забросала вопросами и мимоходом посетовала, что дочь к ней уже месяц не заходила.

«Я ей скажу, что нельзя так», — решил Тимур.

А потом подумал: а как он это скажет-то? Ведь тогда сразу станет понятно, что он знает про ложь. Знает и… Не одобряет? Или, наоборот, помогает скрыть правду, как соучастник? А если не помогает, то почему молчит, почему не расскажет всей школе, что кое-кто заврался?

Всё это было слишком сложно, и в итоге Тимур так никому ничего и не сказал.

А сейчас, соврав про трубу, страдал сразу по двум причинам: «а вдруг узнают» и «а вдруг сбудется». Трубы в доме были старые, ржавые, текли постоянно, но в основном в других квартирах — то снизу, то сбоку. Тимуру в этом плане пока везло, удавалось не залить ни себя, ни соседей, и прерывать полосу этого везения совершенно не хотелось.

— А она ничего не спросила… ну, про вчерашнее?

— Александровна твоя? Спросила, конечно.

— И что? — Тимуру вдруг показалось, что горькая таблетка встала поперёк горла. Фантомная таблетка, фантомная горечь, но дыхание перехватило по-настоящему, пришлось срочно запивать. — Я ей сказал… ну, надо же было что-то сказать, объяснить, почему я с урока сбежал…

— Да не нервничай ты так. Она спросила, как твой потоп. Я ответил, что всё нормально, потоп не у тебя, а у соседей, просто не сразу разобрались, из какой квартиры течёт. А потом ты, как настоящий герой, помогал соседский потоп ликвидировать, и так устал, что сразу свалился спать. Что, в общем-то, чистая правда: ты где сидел, там и вырубился. А ночью у тебя поднялась температура. Вот и всё.

В исполнении Людвига всё выходило гладко и совсем не страшно. Он как-то ухитрялся даже совершенно неправдоподобную чушь преподносить играючи, и невозможно было сказать, что он врёт. Придумывает, дурачится, шутит — да. Врёт — нет.

Возможно, именно поэтому все поверили, когда он сказал, что…

Что…

Горло снова перехватило, свело до полной невозможности вдохнуть. В глазах потемнело.

Людвиг действительно это сделал! Взял вину на себя. Всем соврал — и все поверили. И даже Тимур поверил, хотя именно он должен был распознать ложь — он же там был, он собственными глазами всё видел. Более того — он собственными руками всё это натворил!

Но вместо того, чтобы искать (и найти!) истинного виновника, Тимур полжизни злился на Людвига, лелеял в себе эту злость, пытался ненавидеть человека, который его спас.

Который каждый раз его спасал.

Который…

— Дыши! — велел Людвиг.

Тимур хотел сказать, что не может, но для этого пришлось бы вдохнуть. И он вдохнул — с трудом, с хрипом. Сразу же раскашлялся так, что из глаз брызнули слёзы. Людвиг протянул стакан, в котором ещё осталось немного воды, и вполголоса заметил:

— Кажется, ромашковый чай всё-таки не помешает.

— Прости меня…

— Эй, ну что опять началось? Вчера же всё обсудили. Мне не за что тебя прощать, потому что ты мне ничего не сделал.

— Ты мог умереть из-за меня. Тебя били. И вчера… Я мог тебя убить.

— Не убил же. Наоборот, вылечил. Так что всё, прекрати заниматься самоедством и попытайся уснуть, потому что…

Фразу прервал звонок домофона.

— А, нет, не спи пока, — мгновенно передумал Людвиг. — С врачом сначала поговори, а потом отсыпаться будешь.

— С каким врачом? — Тимур чувствовал, что спрашивает что-то совершенно очевидное, но разболевшаяся голова категорически не желала додумывать ответ самостоятельно.

— С дежурным, наверное. Кто-то же должен по воскресеньям больничные открывать, да? Чтобы ты на следующей неделе уроки прогуливал не просто так, а на законных основаниях. — Людвиг шмыгнул в коридор и нажал на кнопку домофона, даже не спросив, кто пришёл. Потом пощёлкал замками. — Представляешь, мы, оказывается, всю ночь с открытой дверью провели! Ксюха вчера не заперла, а я и не проверил. Вот веселуха бы получилась, если бы кто-нибудь решил в гости заглянуть, а у тебя посреди комнаты волк дрыхнет, да? Эм… Привет?

«Привет» прозвучало настолько напряжённо и удивлённо, что Тимур сразу понял — что-то не так. Не с такой интонацией дежурного терапевта приветствуют.

Он даже попытался встать и посмотреть, кто пришёл, но чугунная голова накрепко приросла к подушке.

А потом в комнату хлынули звуки: рычание, грохот, возня, снова рычание.

Кажется, пришёл всё-таки не врач. Или не тот врач, которого вызвал Людвиг.

Глава 2. Теория пяти рукопожатий

Когда из коридора в гостиную ввалился меховой комок, рычащий и визжащий на все лады, Тимур даже не удивился. Он давно привык, что если что-то в жизни может пойти не так — оно обязательно пойдёт не так, причём это «не так» окажется максимально некомфортным для всех участников.

Так что этим утром (кажется, было всё ещё утро) в гости не мог заглянуть, например, Фёдор, или соседка, или даже электрик, проверяющий показания счётчиков. Нет! Именно в этот день к Тимуру должна была зайти именно Диана!

То есть, конечно, не должна была.

Но когда её вообще интересовало чужое мнение на это счёт?

Меховой комок врезался в шкаф (стеклянные дверцы опасно зазвенели) и распался на двух скалящихся волков: крупного серого и рыжего (рыжую!) помельче. Впрочем, волчица так распушилась от эмоций, что почти не уступала противнику в размерах.

Людвиг, наверное, тоже мог вздыбить шерсть на загривке, но почему-то предпочёл этого не делать. Он вообще почти ничего не делал, только отступал, уворачивался от чужой клыкастой пасти и изредка взрыкивал, в то время как Диана напрыгивала на него то с одной стороны, то с другой, злобно сверкала глазами, прижимала уши и материлась на непереводимом волчьем наречии.

Трогать её в таком состоянии было опасно — могла и за руку цапнуть ненароком. Потом бы, конечно, сама и залечила, но от этого не легче.

Впрочем, чтобы её тронуть,