Читать книгу - "Та, что превращает время в пыль - Кармаль Герцен"

Оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я вскинул ладонь. Спустя мгновение на нем заплясал огонек, словно вырванный с чьей-то свечи — впрочем, так оно и было. Огонь не причинял вреда ни моей коже, ни перчатке из белой лайки, но позволял мне хорошо рассмотреть лежащую на земле девушку.

Несомненно, при жизни она была очень красива — правильные черты лица, аккуратный вздернутый носик, веснушки, рассыпанные по золотистой коже. Но сейчас черты ее милого лица были искажены печатью смерти — глаза вытаращены, в них навеки застыл страх, на шее в том месте, где равнодушный металл соприкоснулся с нежной кожей — порез. Как росчерк пера, макнувшего в ярко-алые чернила — подпись на приговоре незнакомки, где было только одно слово: «Смерть».

Я стоял над ней, размышляя: что привело привлекательную юную леди, облаченную в дорогие шелка, в этот проулок? Некая тайна, провидение или случайность? Была ли она одна или ее служанка попросту сбежала, когда на ее госпожу напали? Увы, но и такое случалось не раз. Сколько ни плати, собственная жизнь всегда кажется дороже.

Но, разумеется, больше всего меня волновал совершенно другой вопрос: кто ее убил. Я присел на корточки, откинув назад фалды фрака, аккуратно положил на землю серебряную трость с набалдашником в виде львиной головы. Склонившись над незнакомкой, заглянул в ее глаза.

В то же мгновение меня подхватил и закружил черный поток. А затем, когда головокружение закончилось, на меня обрушился целый шквал чужих эмоции, которые буквально затопили меня с головой. Я видел то, что видела незнакомка за несколько минут за своей смерти.

Я не видел ее лица, ведь я смотрел на мир ее глазами. Видел знакомый уже проулок, чувствовал страх, горящий в каждой клеточке ее тела и заставляющий ее все бежать и бежать вперед. Кто-то схватил ее сзади — я ощутил это прикосновение собственной кожей. Схватил за локоть и дернул на себя, разворачивая. Я инстинктивно вздрогнул, в моей — ее — голове прозвучал женский крик. Ее собственный вскрик. А затем я увидел лицо нападавшего.

Темно-рыжие волосы, прикрытые кепкой, жидкие усы. Неприятное, покрытое рытвинами, лицо, перекошенное от злости и решимости. В руке — нож — тот самый, что несколькими минутами позже оставит длинную рану на шее молодой леди. И из этой раны навстречу небу потянется ее душа.

«Кошелек или жизнь» — вот он, истинный приговор, выбор, оставленный незнакомке. И она выбирает, торопливо сдергивая атласную перчатку с тонкой руки и отбрасывая ее на мощеную плитку. Сдергивает кольца, и пальцы дрожат, выдавая текущий по венам страх. Следом в ладонь грабителя падают и сережки, и крошечный ридикюль.

— И медальон, — ухмыляется тот, обнажая темные от табака зубы.

И тут она медлит. Я вижу руку, взметнувшуюся к шее, чувствую прикосновение пальцев к нагретому девичьим телом металлу. Они сжимаются, но не спешат снимать с шеи медальон и вкладывать в жадно протянутые руки.

— Чего застыла? Медальон давай! — грабитель нервно облизнул губы.

На меня обрушились обрывки воспоминаний с ароматом цветущего миндаля: горечь и сладость в едином порыве. Чье-то лицо: мужественное, красивое, с ноткой дерзости во взгляде. Жадный поцелуй и переливистый смех — ее смех. Ее лицо — бледное, сильно контрастирующее с черным шерстяным платьем, и опустившаяся вниз черная вуаль. Боль и нежность к тому, кто ушел слишком рано, и нежелание расставаться с вещью, которая так сильно напоминала о нем, которая была дороже всего золота мира.

Нельзя привязываться к вещам, нельзя привязываться к людям — я выучил это давно, но постоянно нарушал собственный же зарок.

Грабитель бросился вперед, незнакомка попыталась его оттолкнуть — глупо, но желание сохранить память об умершем любимым оказалась сильнее страха, заглушила инстинкты. Недолгая борьба с заранее предрешенным финалом. И — алый росчерк на белой коже. Я не мог видеть его, но почувствовал ослепительную вспышку боли, сменившуюся всепоглощающей тьмой.

Я вынырнул из пучины чужих эмоций и воспоминаний. Оставил незнакомку лежать там, где ее нашел. Позже здесь будут полицейские, зеваки или горюющие родственники. Возможно, она даже задержится здесь — если Пустыня Снов ее отпустит — чтобы попрощаться. Возможно, она уже ушла, не оглянувшись. У меня же был другой путь.

Я мог идти с закрытыми глазами, ориентируясь на тающий след чужой энергии — след ее убийцы. Не знаю, отчего мой дар работал именно так, но мне необходимо было увидеть лицо того, за чьей душой я шел. Без этого чужеродная энергия просто ускользала из моих пальцев.

Страшно представить, что если бы незнакомка не обернулась, если бы ее настиг удар в спину, то ее убийство так бы и осталось безнаказанным. А допустить этого нельзя. Не для того Господь создавал меня.

Я не запоминал улиц, почти не видел мелькающих перед глазами лиц. Стремясь удержать черную энергию, обвивающую мои пальцы, я уверенно шел вперед. Уши мои не слышали ничего, кроме размеренного стука трости.

Я знал, что уйти далеко убийца не мог — ночь всегда призывала меня ровно в ту минуту, когда биение чьего-то сердца останавливалось навсегда. И я настиг его в одном из переулков. Он торопливо шел, заложив руки в карманы, где прятал окропленную чужой кровью добычу, с согбенной спиной — не знай я правды, подумал бы, что на него давит чувство вины.

Услышав шаги за спиной, он резко развернулся. Я мог сделать неслышимыми свои шаги. Я мог слиться с тенью, ведь она была частью меня.

Я — и свет, и тьма, а что рождает их слияние? Тень.

Но я хотел, чтобы он слышал. Чтобы тот страх, что испытала прелестная незнакомка, с губ которой больше никогда не сорвется теплый вздох, убийца испытал сам.

Он порывался убежать, но сделал ошибку, когда заглянул мне в глаза. Страх парализовал его, приковал на месте. Подойдя к убийце вплотную, я увидел в его зрачках собственное отражение: высокий молодой мужчина с темными волосами чуть ниже ушей, облаченный в черный фрак, белые брюки и рубашку и черный цилиндр.

Черное — тьма в душах тех, кого настигнет неминуемая кара.

Белое — очищение, спасение загубленной души.

— Кто ты такой? — его голос осип от испуга.

— Ангел Смерти, — спокойно ответил я.

Убийца нервно рассмеялся, но шепчущая в переулке тишина поглотила, заглушила чужеродный звук. Улыбка поблекла.

— Ангелов не бывает.

— Тогда кто же я?

И я распустил крылья.

Сотканные из теней, они подняли волну воздуха, скинувшие клетчатую кепку с головы убийцы, растрепали его волосы. Я видел ужас на его лице — ужас пополам с неверием. Я знал, что видит он — за миг до свершенной кары мои глаза становятся полностью черными, словно тьма, живущая в моей душе и ежечасно борющаяся со светом, заливает своими чернилами глаза от радужки до белков.

Убийца закричал, но его крик тут же оборвался.

Я обнял его своими крыльями. Стоял, слыша размеренный стук сердца — как удар трости по мостовой. Один, последний вздох, потревоживший сотканное из тени перо на моих крыльях. Последний стук сердца и звук упавшего на землю тела. Тела, в котором уже не было души.