Читать книгу - "Пророк Темного мира - Сергей Волков"

Окаменев лицом, Петр вышел на заднее крыльцо — и застыл, пораженный. Огород, семь дней не знавший полива, пожаре должен был лечь, пожухнуть. Но этого не произошло, наоборот! Зелень, капуста, огурцы, помидоры, репа, свекла, картошка набрали мощь, пошли в рост, задушив сорняки.

— Петя, — прошелестел из густых зарослей смородины голос старухи Иванихи. — Ты живой, че ли? Ой, че было тута, Петя… Милиция приезжала и эти… в штатском. Обыск делали. А где ж Павлуша-то?

— В спецклинике он, — с трудом шевеля деревянными губами, ответил Петр.

— А когда ж отпустят?

— Никогда…

Ночь выдалась темная, слепая. Низкие облака, еще с полудня затянувшие небо, не пропускали света волчьего солнышка — Луны. Все же Бойша различал край небосвода, очерченный изломанной линией Стражного леса. Мягкое, пепельное сияние лилось сверху, чуть разбавляя непроглядный мрак, затопивший землю. В темноте все кошки серы. Темнота — татям мать родна. И еще: темночь для итера — что день для чистуна-посадщика. Потому что есть у итеров филин-глаз. И всегда под рукой верное шибало.

Сухая тропа, где держал секрет Бойша, вилась меж оплывших бугров и редких рощиц Валдайского пустоземья. С полуночи на полдень, в обход путеводных плешей и людных посадов, в обход застав и пограничных постов Сухая тропа много лет была главным тайным трактом для контрабандистов, воров, убийц, беглых монахов, отступников, изгнанных, проклятых, отринутых, выброшенных из жизни, но цепляющихся за нее людей. Бойша и сам не раз хаживал по тропе, отсиживался в схронах, ночевал по норам и берлогам, встречался с прохожим людом. А вот сегодня должен был нарушить одну из неписаных заповедей — на Сухой тропе убивать нельзя. Если есть такая надобность — дождись, когда кровник или кто ненавистный тебе сойдет с тропы, и тогда уж боги вам судьи. Но тропу кровью полить не моги, ибо заповедна она и чиста от скверны. А уж коли нарушил ты запрет — не обессудь. Всяк свободный вправе на тебя оружие поднять и покарать жестоко. Чистые старцы давно таким отступникам-убивцам приговор вынесли — смерть. Вот то же и Бойшу ожидает, если что-то не по его задумке пойдет.

— Итер силен разумом и мастерством своим, — еле слышно прошептал засадчик девиз своего сообщества. — Для итера нет преград. Выпутаемся…

Чтобы приободриться, он даже начал про себя напевать недавно сложенную песню о Первом Учителе:

Вы в ночи его след не найдете,

Когда ветер развеет золу.

Когда дождь замерзает в полете,

Он уйдет в предрассветную мглу.

Босиком, без дороги, вперед,

Прикрыв плечи промозглым туманом,

За судьбою он следом бредет,

Без надежды. Но и без обмана.

Где-то шорох опавшей листвы,

Ветра свист в оголившихся ветках,

Да щетину увядшей травы

Переплел дождь хрустальною сеткой…

На лугу за рекой перекликались дергачи. В омуте плеснула большая рыба. Пронзительно завопила в чаще сова-сипуха. Полевки шуршали травой, а где-то в ветвях старой рябины, у корней которой устроил себе ухоронку Бойша, трекал сверчок. Ночь перевалила за средину и покатилась к утру, к волчьему часу. Совсем немного осталось до того, как на тропе появятся сыны Всеблагого Отца, будь они трижды прокляты. Они понесут тексты из разгромленной на Псковских болотищах лабы итеров. Вообще-то, по уложению все того же Всеблагого Отца, все обнаруженные книги и записи старого мира нужно уничтожать на месте, но так бывает не всегда. Вот и теперь верные псы наместника Всеблагого, Человека-Без-Имени, схоронили написанное профом Разглядом и несут своему властелину по тайной тропе. Сам проф, Бойша это знал наверняка, висит на воротах лабы вверх ногами вместе со своими верными менесами, и лица их уже изгрызли дикие звери. Но нарук Стило Трошсын, верховный итер Россейщины, отправляя его на задание, сказал четко: «Про месть не думай. Мракобесам другие воздадут должное. Твое дело — тексты. Принесешь — и я дам согласие. Будет Талинка твоей женой. Нет — не обессудь, решу в пользу Покраса».

Бойша понимал, почему нарук так суров с ним. Род Бойши, Логами именуемый, слыл среди итеров самым своенравным. Логсыны бродили по всей Россейщине, часто нанимались в проводники и сторожа к обозным чистунам, шли в посадные и городищенские дружины, меняли высокое звание итера и путь служения разуму на вольную долю. Не был исключением и Бойша. В свои два с половиной десятка зим обошел он всю землю — от Опоясных гор до закатных топей на Полесье, от яблоневых садов Колы до жарких пустынь у подножья Светлых гор. Ходил торными путеводными плешами, пробирался потаенными тропами, плыл водой, брел пущей, шлепал болотинами; бывало, и мертвоземье пересекал в своих скитаниях, потом неделями отлеживаясь в потаенных итерских болечебнях. Служил Бойша наймитом у торгового люда, бывал и приказчиком, подряжался охранять караваны, погонял коней, носил вести, бился, бил, бывал ранен. Прав нарук — такая судьба более не итеру, а чистуну под стать. Потому и воспротивился он, когда на ежегодном сборе всех родов итеров, на конфере, посватался Бойша к красавице Талинке, дочери главы рода Мехов старого Звана Точилы.

«Ничего, — успокаивал себя Бойша. — Тексты добуду, Стиле снесу, а под Годоворот и свадьбу сыграем. Сяду в лабе на Поворотном камне, дом поставлю, хозяйство оборудую, с ветряком, как положено, чтобы небесные искры в доме жили. Хватит, помотался по свету, пора и о детях подумать…»

Но мечты о будущей счастливой и спокойной жизни омрачало лишь одно — слово, опрометчиво данное Бойшей незнатю Атяму. Не то чтобы трудной казалась служба незнатева, да вот темной она была — это да. «А и если все обтяпать так, чтобы никто ни слухом, ни духом — все и ладно сложится», — решал-гадал Бойша, не забывая при этом по многолетней привычке сторожко прислушиваться к ночным звукам. Время от времени он задирал голову к небу и «ловил час», угадывая время. Если вдруг возникали сомнения, Бойша сверялся с древним времясчетом, что дал ему нарук Стило. Времясчет, легкий, удобный, крепился на запястье стальным браслетом и светился в темноте. Всем он был хорош, кабы не две вещи: тикал времясчет для опытного уха весьма различимо — это раз, и отдать его нужно было по возвращении — это два.

«Если все ладом сполню, попрошу у старика этот механизмус. Тексты Разгляда дорогого стоят, авось Стило не откажет», — лениво подумал Бойша и тут же напрягся, рукой нашаривая надолбом филин-глаз.

Со стороны Стражного леса, там, где Сухая тропа огибала путеводную плешь и перебегала через нее в небольшой низинке, послышались шорохи. Еле слышные, они не могли принадлежать зверью, дикая тварь ходит легко, если и заденет где ветку или сухой листок, то никогда второй раз такого не сделает. А тут звуки были частыми, повторяющимися — ширк-ширк-ширк. «Плащи о ноги трутся, — определил Бойша. — Идут четверо. Торопятся. А нарук говорил — трое должно быть. Может, не мои?»

Опустив филин-глаз, итер зажмурился, пережидая колючую игру небесных искр в удивительном приборе, и через овальное смотрило глянул на тропу, залитую теперь густым зеленым сиянием. Вот кусты бузины слева, вот заросли иван-чая справа. Тропа тут переваливала через невеликую горочку и лежала перед Бойшей как на ладони. Он уже давно прикинул, как сладит с чистунами, — дождется, когда они начнут спускаться с горочки, и положит всех. Шибало осекается редко, прицел выверен, пчелы остры, порох сухой и гильзы чищеные, без изъяна. Патроны Бойша снарядил как надо, смазал сурочьим жиром. Восемь штук их в самосдельном медном улье да три запасных за пазухой.