Читать книгу - "Карагач. Очаровательная блудница - Сергей Алексеев"

До появления высокого начальства и журналистов на пробном участке запустить драгу и добыть хотя бы грамм золота никак не удавалось: сначала полетел какой-то вал по причине заводского брака, потом сгорел электромотор, и наконец в рудоприемник завалился и заклинил ковши угловатый и крепчайший камень. На прииске возникла нервная, злая лихорадка, когда все друг на друга кричали, требовали, но даже все вместе не могли быстро преодолеть непреодолимые обстоятельства — стихийный, коварный нрав Карагача. Необкатанную, бог весть как попавшую в россыпь глыбу кое-как раскололи кувалдами, вытащили, запустили драгу, но в отлаженной, не раз проверенной и испытанной технике промывка не пошла. То есть золото не оседало на специальных резиновых ковриках, а вместе с тяжелой фракцией уходило в отвал. Оказалось, полностью отсутствует обязательная заводская регулировка агрегатов и настройка приборов. Следовало бы вызвать специалистов завода-изготовителя, но где там ждать неделю — надо добыть первое золото, показать процесс и начальству, и телезрителям!

Вероятно, Гузь договорился с начальником драги, и тот послал рабочего с банкой краски и кистью — закрашивать имя «Рассоха» вдоль верхней палубы. Закрасил, спустился, но прошло четверть часа, краска на солнце и ветру просохла, и название проступило сквозь нее вроде бы даже еще ярче, по крайней мере свежая белая полоса с красными буквами притягивала внимание. Рабочий опять залез наверх, теперь с банкой красной краски, но Рассохин уже не увидел, чем это закончилось, потому что они с Женей Семеновой собрали книги и удалились в палатку, за три версты от участка.

Вопрос с увольнением разрешился так внезапно и скоро, что в первые минуты Стас ощутил не удовлетворение, а панику и поймал себя на мысли, что готов бежать за Гузем и просить отменить решение, даже покаяться, правда, неизвестно за какие грехи. Он вдруг осознал, что все кончилось, надо собирать вещички и возвращаться на Гнилую Прорву за расчетом. Причем неизвестно, на чем добираться: моторную лодку он должен был оставить на участке, ибо через два дня сюда приедет весь отряд, а попроситься на вертолет можно только у начальника партии. Тот же, злой и обиженный, скорее всего, не откажет, но поизмывается всласть, припомнит все, что было и чего не было.

Вообще-то Гузь страдал комплексом неполноценности: по образованию он был горным инженером-разведчиком, проще говоря, буровиком, но руководил геолого-поисковой партией, исполнял обязанности старшего геолога и, надо сказать, кое-чему научился, нахватался — по крайней мере, глину от песка отличал и даже знал, что такое синклиналь,[22]ибо так ласково называл жену. Но всякий пришедший молодой специалист мог заткнуть его за пояс, когда дело касалась теоретических знаний, мог сказать, что он не профессионал и занимается не своим делом. Гузь сильно от этого переживал и, будучи человеком сильным, властным, имея полную поддержку в руководстве экспедиции, всех поисковиков, в том числе и Репнина, постоянно прижимал, поддавливал, заставляя по несколько раз переписывать отчеты. А удачливых тихо ненавидел, однако при этом в глаза и за глаза мог нахваливать, хлопать по плечу и даже прославлять в своих речах на собраниях коллектива.

Рассохин догадывался, что теперь хочет от него начальник партии: присвоив себе его научную работу, написанную по материалам Рассошинской россыпи, он уже снискал себе славу первооткрывателя и теперь страстно хотел, чтобы это повторила и «народная» молва. Остаться в партии, возглавить поисковый отряд и получить все прочие блага можно было очень просто — сказать во всеуслышание, например, перед телекамерой, что идейным вдохновителем, прорицателем и предсказателем этого месторождения был начальник партии Гузь. А я, мол, только выполнил его указания, протолкался в безымянную речку и копнул галечник, вскрытый речным руслом, в той точке, которую поставил на карте начальник славной Карагачской партии…

Для полного счастья ему не хватало признания низов, которые отлично знали, кто автор открытия, поэтому речку и драгу по собственной инициативе окрестили его прозвищем — Рассоха. Можно было всяко относиться к Репнину, но именно он первым назвал так и речку, и месторождение в своем отчете, а потом и в докладе, и поздравлял его искренне.