Читать книгу - "Последний дракон - Майкл Ривз"

— Подержи его в доме, пока мы закончим.

Огромный человек кивнул и направился через сад к дому.

— Я вас предупреждаю! — закричал старик с истерическими нотками в голосе. — Убирайтесь! Оставьте статуи и вон отсюда! Я буду стрелять!

Старейшина покачал головой.

— Ты не будешь стрелять. Ты бы не стал, даже если бы умел с этой штукой обращаться, — сказал он и кивнул своим подручным: — Продолжайте.

Гигант стоял перед стариком, беспомощно уставившимся на деревянные пуговицы на его рубашке. Старик издал жалкий всхлип и опустил оружие. Гигант положил огромные ладони на его плечи, развернул и подтолкнул к дому.

Стены комнаты, в которую они вошли, украшало панно из перьев диковинных птиц. Старик бессильно опустился в кресло, а огромный человек сел напротив, с любопытством рассматривая хозяина дома. Он не понимал, почему старик так расстроен. Если бы он мог говорить, он бы спросил, но гигант был немым. Конечно, он многого не понимал, но не беспокоился об этом. Мир казался ему восхитительно интересным, полным загадок и тайн, и все ему было любопытно. Сейчас он никак не мог взять в толк, почему старик сидит согнувшись, обхватив костлявые колени, раскачиваясь взад и вперед. Гигант посмотрел в окно. Уже пять статуй унесли. На зеленом ковре травы остались черные пятна. Он смотрел на те статуи, которые еще остались стоять. Он никогда не видел ничего подобного. Они были такие живые, как будто настоящие люди и звери застыли, превратившись в металл «Зачем эти, ну, кто делал их, — он мучительно пытался вспомнить слово „художники“, — зачем художникам было нужно так стараться?»

Хозяин дома смотрел на него.

— Не переживай, — сказал старик, — всех заберут. Я их всю жизнь собирал, понимаешь? Да тебе все равно. Ты же не понимаешь, какое преступление вы совершаете. Разрушить искусство ради войны — не может быть большего преступления…

Немой гигант смотрел, как статуи складывают одну за другой у ворот, смотрел, как их выкорчевывают из земли, и каждый раз, когда статуя покидала свое место, он, непонятно почему, чувствовал тупую боль в сердце. Без статуй сад выглядел пустым, заброшенным. Он отвернулся вдруг от окна и посмотрел на старика. Он больше не хотел видеть того, что происходит в саду, и он больше не хотел слышать обвинений старика. Ему было больно слышать. Немой издал нечленораздельный звук, стон боли и непонимания.

Старик уставился на него.

— Ты понимаешь, да? — шепотом спросил он. — Если б ты понимал, мне было бы легче. Шедевры не восстановишь, но мне будет утешением, если их разрушение научит хотя бы тебя ценить искусство.

Гигант взял старика за плечи, нежно поднял его и подтолкнул к окну.

— Нет, нет, — начал сопротивляться старик, — я не могу смотреть на них, мне больно.

Гигант нахмурился и осторожно встряхнул старика за плечи, как отец встряхнул бы непокорного ребенка. Он повернул голову в сторону сада, кивнул в направлении каждой статуи и вытянул палец перед лицом старика.

Старик начал понимать.

— Ты хочешь, чтобы я… выбрал одну из них? — изумленно спросил он.

Немой кивнул.

Старик выглянул в окно. Как он мог выбрать? Каждая была ему по-своему дорога. Например, вон ту ему подарили, когда он спас жизнь скульптора в Дагемон-Кен много лет назад. А другие, те, которые он покупал, выменивал только потому, что их красота не давала ему спать по ночам? Как он мог выбрать? Так же можно приказать отцу выбрать одного ребенка. Он не мог. И все же он должен был воспользоваться шансом спасти шедевр. Он окинул статуи последним прощальным взглядом и принял решение. Со слезами на глазах он показал пальцем на одну из самых маленьких, изображающую женщину, вырастающую из цветка.

— Эта, — сказал он.

Статую подарила ему теперь уже покойная бундурская художница, которую он хорошо знал и любил. Что ж, пусть часть ее будет жить.

Гиганта выбор старика удивил. Он бы и не заметил ее, таким маленьким казалось по сравнению с остальными изваяние. Но понимая, что сам ничего в этом не смыслит, он кивнул и направился в сад, туда, где одетый в яркую форму мужчина уже примеривался к тому, чтобы вырвать ее из земли.

Красавчик поднял голову, когда на него легла тень гиганта и широкая ладонь опустилась на плечо металлической женщины.

— Эй, ты чего? — спросил владелец блестящих эполет.

Не обращая на него никакого внимания, гигант одной рукой поднял статую и направился обратно к дому.

— Куда это ты собрался? — спокойно спросил старейшина.

Немой повернулся к нему и кивком показал сначала на статую, а потом на старика, замершего в проеме окна.

Старейшина взглянул на своего немого помощника, потом на старика, помолчал и в конце концов кивнул. Немой вернулся в дом и встал на пороге, смотря на старика, наблюдавшего за разрушением сада. Затем старик обернулся. В руках гиганта маленькая женщина, вырастающая из цветка, выглядела странно. Ее постамент, прямо с комьями черной земли, теперь стоял на дорогом ковре.

Старик вглядывался в лицо гиганта, но не находил в нем видимой перемены. Лицо было совершенно невыразительным. Старик изучал его, как изучал бы скульптуру, а гигант смотрел на него, не зная, что делать.

«Он ждет, — думал старик, — знает ли он? Знает ли, что я чувствую? Или жалеет меня?»

Старик нежно взял огромную ладонь немого и сжал в своих костлявых руках. Затем он взял пальцы гиганта и провел ими по спине скульптуры.

— Я знал ее, давно это было, — сказал старик, — она выглядела по-другому, но когда я касаюсь этой статуи, я чувствую присутствие той женщины.

В глазах гиганта мелькнула искра понимания. Старик попытался обнять его, но гигант отстранился и вышел из дома.

Старик смотрел из окна, как немой быстро шагает по садовой дорожке. Потом он повернулся к статуе, стоящей на ковре, и сказал, обращаясь к женщине из Бундуры, которой уж много лет не было на свете:

— Госпожа моя, он плакал.

Подготовка к войне шла полным ходом. Весь жизненный уклад фандорцев, милые их сердцам привычки и традиции трещали по швам. Во многих домах впервые с самой постройки в дверные замки и защелки заливали масло. Проржавевшие механизмы, кулачки и шкворни протестующе скрипели. С наступлением темноты население городов и деревень охватывал панический страх. Дети засыпали только в объятиях родителей, а взрослые, сменяя друг друга, наблюдали за окрестностями.

Лэгоу, недавно вернувшийся в родной город, относясь к этой повальной истерии скептически, вынужден был, однако, признать, что охвативший всю страну страх существенно облегчал задачу по сбору ополчения. Мужчины выстраивались в очередь, чтобы записаться в армию и защитить свои семьи.

— Мне только на руку, — сказал Лэгоу жене, — что они сами готовы присоединиться к безумному походу. Но в глубине души я не готов приказать им идти в бой.