Читать книгу - "Стена между нами - Анни Кос"

— Что-то вы, госпожа, будто испуганная. Не кусаюсь я — и хлеб тоже.

— Нет, просто… — представляю, как сейчас прозвучат мои слова, но все равно заканчиваю: — У меня совсем нет денег.

Торговка щурится, разглядывая мою явно не дешевую одежду, туфли из хорошо выделанной замши, украшенные камнями заколки в волосах — и делает единственно верный вывод:

— Понятно, из новеньких, да? Недавно прибыли? Бывает. — И внезапно расцветает в улыбке. — Тем более пойдем, угощу.

Она приобнимает меня и заводит во внутреннее помещение пекарни. Прилавок отсюда просматривается через широкое окно, но женщина командует кому-то в глубине дома:

— Ита! Где ты там? Стань к товару.

— Чего это? У меня выходной, — из боковой двери высовывается заспанная конопатая девушка едва ли старше меня.

— Ты плату хочешь в конце месяца, злыдня ленивая? — ласково тянет торговка. — Стань, кому говорят. А не то отцу твоему расскажу, куда бегаешь каждый вечер, едва он на смену заступает.

Сонливость слетает с Иты в мгновение ока.

— Иду уже, — сварливо бурчит она.

— То-то же.

Девушка бросает на меня заинтересованные взгляд, внезапно подмигивает и выдает:

— Если вы за работой, то не смотрите, что Марта сварливая: платит честно. Но и гоняет, что надо…

— Кыш, кому говорю!

— Уже испарилась!

Хозяйка лавки, по-видимому, Марта, пододвигает нам стулья, кладет на тарелку самую румяную булочку и буквально всовывает мне в руки.

— Угощайтесь. А то господа ардере порой забывают о самых очевидных мелочах, вроде того, что любой женщине нужен хоть медяк при походе на рынок. Но не переживайте: суета быстро уляжется, станете хозяйкой собственного дома — наведете порядки.

У меня кусок в горле застревает от удивления: первый раз в моей жизни кто-то рассуждает о несущих пламя настолько неуважительно.

— Разве можно так говорить? — спрашиваю я осторожно.

— А как еще говорить, если это так и есть? — хмыкает Марта. — Кто слишком задирает нос к небу, рискует не заметить лужу под ногами и будет потом сильно удивляться, обнаружив себя по щиколотки в грязи. Эх, мужчины! Все им о высшем да грядущем хочется думать, а нам, женщинам, жить надо тут и сейчас, — она качает головой и интересуется: — Вы ищете на рынке чего, госпожа, или просто гуляете?

— Так… — отвечаю уклончиво. — Привыкаю к городу.

— Ясно, дело нужное и для цвета лица полезное. Вы, если что, заходите на огонёк, когда рядом будете: у меня всегда найдется, чем полакомиться.

— Благодарю… — мне неловко напоминать о деньгах, но женщина перебивает меня на полуслове:

— Вот только про медяки не начинайте. Отдадите, как сможете, не обеднею. Помню, тоже сама не своя ходила, как сюда попала: словом обмолвиться не с кем, глаза поднять страшно. От всего шарахалась, совсем как вы сейчас.

— Вы были избранной? — от удивления я даже про голод забываю.

— А как же! Я и сейчас избранная, — довольно заявляет она. — Пусть муженек только посмеет усомниться — разом напомню, кто кому больше должен. У нас третий сорванец уже на крыло встал, а всё чьими заботами? То-то и оно!

Она встает и упирается руками в пышные бока. Сильная, уверенная в себе, преисполненная той особой привлекательности, что появляется только у человека, любящего своё дело и свою судьбу.

— Вы, госпожа, главное, не позволяйте им пустить вам пыль в глаза: как бы то ни было, дом и семья — наше поле сражения. Как поставите себя с самого начала, так и пойдёт.

В окне появляется мордашка Иты:

— Хозяйка, там молоко привезли.

— Шли к боковым воротам, сейчас выйду, — Марта поворачивается ко мне, разводит руками: — Извините, дела не ждут. Но вы сидите, сколько хотите, и ешьте, а то смотреть страшно: ветром сдувает уже. — И уходит через распахнутую настежь внутреннюю дверь.

Я невольно провожаю её взглядом. Во дворе что-то мастерят трое мальчишек лет десяти-тринадцати, под навесом возится с игрушками малыш. Марта принимает у молочника закупоренные глиняные кувшины, старшие ребята подбегают к матери и утаскивают посуду в погреб. На обратной стороне двора — кузня, равномерный металлический звон стихает, из полумрака выходит ардере. Он не очень молод, но еще не стар, могучие плечи лоснятся от пота, копоть и сажа пятнами лежат на и без того смуглой коже. Он делает попытку поймать Марту за талию, но женщина с неожиданной ловкостью уворачивается, возмущенно воскликнув:

— Запачкаешь, изверг!

Потом всё же приближается, снимает с пояса белую холстину, оттирает сажу с лица мужа и оставляет на его губах звонкий поцелуй. А тот касается рукой её волос, шепчет что-то на ухо.

Я прикрываю дверь и выхожу на торговую улицу — не дело подсматривать за чужой жизнью. Но на душе легко, словно мне удалось отогреться у теплого очага. Киваю на прощание скучающей Ите, неспешно иду в толпе зевак к центру рынка. Восточная улица где-то на противоположной стороне, совсем рядом. Боги, хоть бы Мика оказалась там!

По каменной брусчатке стучат колеса ручной тачки, мне приходится посторониться, чтобы пропустить зеленщика. С хохотом проносится по узкому переулку стайка ребят, короткими палками они гонят вниз по улице старое тележное колесо. Навстречу важно вышагивает торговец амулетами, из распахнутых дверей таверны доносится хмельной напев: