Читать книгу - "По ту сторону рассвета. Книга первая. Тени сумерек - Берен Белгарион"

…Шаги, как всегда, были неслышны, но он почувствовал движение воздуха от рукавов и открыл глаза. Лютиэн села рядом, на ту же хлипкую скамеечку, и положила руку ему на грудь.

Берен взял ее ладонь и прижал к своей щеке.

— Все мои приключения заканчиваются одинаково: я валяюсь раненый. Но впервые я этому рад.

— Если так — то блаженна рана, которая держит нас вместе.

— А толку от нее, если я не могу поцеловать тебя, не задохнувшись? — проворчал он.

— Мне кажется, с дыханием у тебя стало получше за эти три дня.

— Где там! Я восстанавливаю его так долго, что хромая кляча могла бы за это время доползти отсюда до Амон Обел и обратно.

— О! Поэтому ты так много говоришь?

— Да провалиться мне! Вот проверь. Поцелуй меня и посмотри, как долго я буду сипеть.

— Стоит ли так рисковать? — улыбнулась она лукаво.

— Стоит, стоит, — Берен притянул ее к себе и поцеловал.

— Обманщик! Ты нарочно задерживаешь дыхание.

— Я? Побей меня гром, нет. Просто от твоих губ я весь немею.

— Тогда лучше нам перестать, потому что тебе и вправду вредно так напрягать грудь.

Она провела пальцами вдоль повязок, проверяя, не сбились ли.

— Если бы ты относился к своему телу с меньшим пренебрежением, твоих ран было бы вдвое меньше, — сказала она. — Почему ты так неосторожен? Разве кусок мяса стоит того, чтобы рисковать головой?

— Айренар разболтал тебе про кабана? О, длинный нолдорский язык…

— Ты ведь не брал с него слова молчать.

— И верно, не брал… Но это же не значит, что надо болтать!

— Кое-что я видела и своими глазами… Ты… словно бы доказываешь всему миру, что ты не боишься смерти.

— И не боюсь… — он скрипнул зубами. — Но тело мое боится ее порой до судорог… По счастью, я повелеваю им, а не наоборот.

— Не каждый хозяин так скверно обращается со своим слугой, — Лютиэн провела пальцами вдоль старого, еще с Браголлах, шрама, потом коснулась груди в том месте, где волосы так и не выросли после ожога.

— Не каждый слуга так своеволен, глуп, ленив и похотлив.

— «Любить тело — и презирать его, считая падалью — это, воистину, от Моргота» — тихо сказала Лютиэн. Берен втянул воздух сквозь зубы.

— Я не презираю, — сказал он. — Презирать его так же глупо, как… как презирать коня… Просто… когда я думал, что всецело управляю своим конем, я… делал всякие глупости… И мерзости…

Лютиэн положила палец ему на губы.

— Молчи. И спи… Оставь себя в покое хоть на один день.

Утром они продолжали путь, и к полудню прибыли в Феннен, усадьбу Галадриэль. Каменный дом с башенкой был скрыт в роще над истоком ручья, впадавшего в Малдуин. Просторный дружинный дом, женские покои наверху, горница и высокая аула с очагом посередине — Берен впервые увидел такое у эльфов.

Берену и Лютиэн отвели одну комнату в женской половине, где жили все семьи, последовавшие за четой изгнанников. Значило ли это, что леди Галадриэль признавала их супружество? Берен вспомнил, что в Тарнелорн, поместье Келеборна в Дориате, им отвели разные комнаты. Кажется, в этой паре решающий голос зависел еще и от того, кто на чьей земле… Здесь были владения леди Галадриэль, кругом жили ее вассалы из нолдор, дружинный дом ее дружина делила с дружиной мужа, и по-нолдорски были расписаны стены аулы: на северной были холодные звезды над вершинами Пелори, на западе — золотой сад, на юге — белый город на холме, а на востоке — море, ни разу не виданная Береном серебристо-синяя равнина, и корабли — как птицы.

В этой ауле полторы недели спустя окрепший Берен рассказывал всем о гибели Финрода. Он попросил Галадриэль собрать всех, кого можно, чтобы не повторять печальной повести дважды. Прибыли родичи и друзья убитых, собрались спасенные с Тол-и-Нгаурхот и вассалы Галадриэль. В ауле яблоку негде было упасть — и Берен, стоя перед очагом, вспомнил, как говорил в эльфийском собрании Нарготронда. Тогда в глазах его рябило от пестрых и цветных тканей, богато украшенных вышивкой и драгоценностями, а сейчас три цвета наполняли зал: белый, серый и черный, и ни на ком не было украшений.

Рассказывая, Берен видел слезы на многих глазах, и сам не устыдился бы росы ресниц — но на этот раз слез не было. Они появлялись потом — невзначай, когда ему удавалось услышать чей-то плач о Финроде и о своих умерших. Родичи и друзья тех, кто погиб в Тол-и-Нгаурхот, нарочно прибыли сюда, чтобы услышать его рассказ об их последнем походе. Каждому из них Берен отдал то, что взял из тайника на память об убитом. Жене Кальмегила и матери Айменела — их мечи, рубашку и платок; отцу Лоссара — пояс, камень в оправе и оружие, и ему же — меч Лауральдо, потому что у этого феаноринга не было родных по эту сторону Белегаэр; жене Менельдура — его зарукавье, сестре — перстень, сыну — книгу и меч; дочери и жене Аэглоса — пояс, меч и платок; меч и перстень Вилварина — двоюродному брату; жене Эллуина — его оружие и серебряную гривну; сын сестры Эдрахила получил его меч, пряжку его плаща, пояс и резную заколку для волос; у Нэндила же никого не было, кроме подруги, барда Эленхильд. Она и взяла меч, два кольца и серьгу. Еще раньше Берен отдал Галадриэль серебряное стило Финрода, его меч, и кольцо в виде свернутой ивовой ветки, которое он носил на среднем пальце.

В тот вечер он выпил много вина — почти столько же, сколько он выпивал в Каргонде. В древности был жестокий обычай — убивать горевестника; но теперь Берен понимал, где лежат его истоки: иные вести таковы, что легче принести их и тут же умереть.

— Это будет саднить всю жизнь, — признался он Лютиэн, когда они бродили вдвоем по берегу ручья. — Я об отце так не печалился.

Лютиэн ничего не ответила на это, но печально сказала:

— Ты скоро уедешь.

Скрывать было бессмысленно. Берен вздохнул.

— Я хотел привезти тебя в Дортонион, — сказал он. — Хотел на руках внести как невесту в высокую аулу Каргонда, Алого Камня на груди горы… Но Каргонд сжег я сам, и даже если я привезу тебя в Дортонион и назову своей женой, скоро ты останешься там одна…

Он сел на землю, спиной к стволу тополя, и посадил ее между своих ног так, чтобы она могла откинуться ему на грудь как на спинку кресла. Сопровождавший их Хуан лег рядом.

— …И если я сделаю это, боюсь, твой отец отречется от тебя совсем. И ты останешься без семьи, без друзей и без меня в разоренной земле… О, тебя будут почитать даже не как княгиню — как королеву… Но…

Она не видела его рук, но услышала хруст обламываемой коры — бессознательно он оторвал пальцами большой кусок омертвевшего древесного покрова.

— Дортонион не устоит, — сказал Берен горько. — Что бы они там себе ни думали… Я, своими руками, обескровил его. Когда начнется война, тебе лучше быть подальше от Дортониона…