Читать книгу - "Terra Mirus. Тебе не кажется - Наталья Русинова"

– Они самые, – тут же согласилась Тамара, и все снова уставились на нее. – Что? Я один раз послушала, потом воды принесла и подсмотрела вдобавок. Интересно же! Там записка на столе лежала крохотная, но я мало что поняла, вроде по-русски, но словами высокопарными, как в старых книгах. «Клянусь защищать вас от любых невзгод и напастей, быть вам опорой и поддержкой до конца дней», и далее в том же духе.

– Боже, как это романтично, – восторженно пискнула Леночка, и Тамара тут же смерила ее насмешливым взглядом.

– На одной романтике далеко не уедешь, – заметила мудрая Екатерина Андреевна. – Все они поначалу лебеди белые. Когда только кобелями черными стать успевают?

– Посмотрим, – хмыкнула Тамара, протягивая руку за последним куском торта. – А я так скажу – если Июльке в этот раз повезет, я тоже порадуюсь. Потому что где один нормальный мужик, там и еще двое-трое, не будет же он со сволочами дружить. Глядишь, и нам перепадет чего. И не вздумайте болтать об этом попусту! А то вас не предупреди – завтра уже по всем кабинетам разнесете.

Тоня и Лена смутились под тяжелым взглядом коллеги и согласно закивали.

Через час здание опустело. Лишь на третьем этаже за столом у открытого окна осталась сидеть девушка в синем брючном костюме. Выгоревшие до льняной белизны волосы были заплетены в косу ниже лопаток. Она нервно морщила изящный носик, усыпанный светлыми конопушками, и грызла шариковую ручку. Лист бумаги, лежащий на столе, был исписан на две трети, но ей все казалось, будто она пропустила что-то очень важное.

Девушка перевела взгляд на рисунок, лежащий под настольной лампой, и всхлипнула. Рука сама потянулась к наполовину опустошенной пачке бумажных салфеток.

С картинки, нарисованной серым грифельным карандашом, на нее смотрело собственное лицо. Именно такой она была в те дни, когда война и смерть близких, даже не реальная, а гипотетическая, маячили где-то за горизонтом. Как удалось неведомому художнику с помощью одного цвета передать и загар, и оттенок глаз, и цвет веснушек? Вьющиеся прядки у лица, полуулыбка в уголках губ, ехидный взгляд, направленный чуть в сторону. Казалось, что сейчас портрет оживет, девчонка повернет голову, улыбнется по-настоящему и спросит: «Рыжий, ты опять за свое?»

Июлия тихо рассмеялась, вытирая глаза, погладила бутоны ярко-лиловых колокольчиков, стоящих здесь же в вазе, а затем нарисовала на нижней части листа с письмом мордочку большеглазого котенка с рыже-черными пятнами, как у Бестии. После сложила его пополам, заколола скрепкой, отодвинула верхний ящик стола и достала старинную шкатулку с потрескавшимся лаковым покрытием.

Письмо аккуратно опустилось внутрь, крышка с мелодичным звоном захлопнулась. Июлия подождала несколько секунд, затем выдохнула и снова открыла.

Внутри было пусто.

**

Спустя месяц после битвы

День у Ники не задался с самого утра. Накануне пришлось засидеться за учебниками до двух часов ночи и утром она проспала все три сигнала будильника. Был шанс успеть в универ на пары, если бы она вскочила и понеслась на улицу прямо в том, в чем спала. Но если выкрашенные в зеленый цвет волосы преподаватели ей прощали, то на пижаму с зайчиками точно не станут закрывать глаза. А вредный декан наверняка поинтересуется перед всей группой, не перепутала ли студентка Илларионова языковой факультет высшего учебного заведения с детским садом «Земляничка», что располагался в том же районе.

Пришлось торопливо принять душ, почистить зубы, натянуть свежее белье, джинсы с майкой, тоненькую ветровку. А вот на макияж и завтрак времени совсем не осталось. Хорошо, догадалась собрать сумку еще с вечера!

Чертыхаясь, девчонка поскакала по подъездной лестнице вниз, перепрыгивая через две-три ступеньки, вылетела на улицу, пробежала трусцой мимо двух пятиэтажных домов, перешла дорогу по сигналу светофора, затем снова набрала скорость и понеслась торпедой через сквер, пугая голубей и ранних мамаш с колясками.

И лишь добежав до переулка за магазином здорового питания, она вдруг вспомнила, что сегодня не к первой паре, а ко второй. Хотелось выругаться, но бабушка говорила, что воспитанные девочки неприличными словами не выражаются, и Ника ограничилась тяжким вздохом.

Легко бабушке говорить! У нее в школе не забалуешь. Правда, теперь, когда Великие покинули Землю, к людям потихоньку возвращалась убежденность в том, что ребенок – личность, и его надо уважать, а давить авторитетом – ни-ни. Но дети все равно вели себя пристойнее студентов, даже на усложнившуюся учебную программу почти не ворчали. Ника невольно пожалела ребят. Они же не знали, как учились раньше, наверняка им трудно привыкать к былым порядкам.

Школьная учительница Евгения Львовна тайком обучала внучку всему, что знала сама. В университет на лингвистический факультет девчонка поступила играючи, и первый год не занималась вообще, потому что обучением эту тягомотину назвать было нельзя. Как понимать иностранные языки без практики с носителями, без разбора хотя бы элементарных бытовых ситуаций?! Бабушка, владевшая английским и итальянским, натаскала Нику довольно прилично, и на парах та откровенно скучала.

«Господа Великие скоро придумают всеобщий язык, поэтому просто принимайте услышанное к сведению, не более. Со следующего семестра введем новую программу», – говорил ректор. И ввел, не соврал. Только старую, которая была до эпохи Всеобщего равенства, длившейся десять лет. И теперь преподаватели, соскучившиеся по нормальной работе, драли со студентов семь шкур. Треть потока собиралась отчисляться, потому что ничего не знала и не понимала.

Нике было легче, она просто уставала с непривычки, а еще путала расписание. Вот как сегодня. Возвращаться домой поздно, а районные кафе откроются ровно через десять минут после начала занятия. Значит, позавтракает она не раньше полудня. Что за день бестолковый?!

Расстроенная второкурсница брела сквозь переулок, не замечая, что за ней крадется сутулая мужская фигура. Вот незнакомец воровато оглянулся, хмыкнул длинным носом, сплюнул в кадку с пеларгониями, стоявшую у железной двери под глубокой кирпичной аркой, сунул палец в рот и свистнул.

Ника завизжала – прямо перед ней из-за мусорных баков выскочил еще один тип в грязно-серой порванной рубахе.

– Ты посмотри-ка, – щербато оскалился он. – То ли девка, то ли мужик, то ли кикимора болотная с патлами зелеными.

– Отвалите! – вскрикнула Ника, пятясь к стене. – Я вас знаю, вы сектанты «Народного порядка!» Не боюсь я вас, вы торчки безмозглые и женщин ненавидите! Я Полицию нравов позову и сообщу, что вы из тюрьмы сбежали!

И осеклась, увидев мелькнувший в руке носатого нож.

– А нас выпустили после ухода господ Великих, – прошипел он с ненавистью. – Только мы их дело славное продолжим, глядишь, все равно в верхние миры заберут за благочестие. А мы пока карму себе наработаем хорошую – научим уму-разуму с десяток таких поганок, как ты, чтобы рот не открывали, пока мужчина не разрешит, да не выглядели, как чучело, в краске перемазанное, и брюки на себя не пялили.