Читать книгу - "Убийца Гора - Джон Норман"

— Убит! — воскликнул судящий охранник с хлыстом.

Я увидел, что один раб, который, без сомнения, был более сильным в этом виде борьбы, заскочил за спину другого и, отведя его голову назад, решительно провел тупым ножом по горлу противника.

Проигравший раб, казалось, онемел от ужаса, когда широкая синяя полоса появилась у него на шее. Он опустился на колени. Тут же к нему подбежали двое охранников и надели на него кандалы. Не знаю, из каких соображений судья с хлыстом взял свой нож и провел лезвием по груди побежденного, оставляя на ней неглубокий кровавый след. Действия охранника показались мне бессмысленными. После этого закованного в кандалы потерпевшего поражение раба увели. Победитель же торжествующе воздел руки к потолку и огласил зал победным криком. Его приветствовали шумными возгласами и сразу же усадили за стол, в самом дальнем его конце, поставив перед ним миску с мясом, которое он начал поглощать, ко всеобщему веселью наблюдавших, хватая руками, с жадностью изголодавшегося зверя, позабыв обо всем, кроме еды. Очевидно, в бараках для рабов такая пища была большой редкостью.

Теперь, когда со спортивными развлечениями было покончено, в зал шеренгой вошли музыканты и расположились чуть в стороне от центральной арены. Здесь были два исполнителя на калике, один музыкант, играющий на цехаре, четыре флейтиста и пара ударников.

Угощение подносили юные рабыни, одетые в белые туники, с ошейниками, покрытыми белой эмалью. Это были девушки, проходящие курс обучения; некоторые из них, вероятно, принадлежали к категории рабынь белого шелка, поскольку чувствовалось, что они знакомы с процедурой прислуживания за столом и вполне владеют этим искусством.

Одна из них, несшая большой кувшин с разбавленным ка-ла-на, подошла к нам сзади, грациозно поднявшись по двум ступенькам на широкий деревянный помост, на котором стояли наши столы. Она склонилась над моим левым плечом.

— Вина, хозяин? — пробормотала она скороговоркой.

— Как ты подаешь вино незнакомому гостю за столом твоего хозяина? — зашипел на неё Хо-Ту.

— Простите Лану, — сказала она; на её глазах появились слезы.

— Твое место в железных клетях, — сказал Хо-Ту.

— Он внушает мне страх, — произнесла она сквозь рыдания. — Он из черной касты.

— Подай ему вина, как полагается, — сказал он, — или тебя разденут и швырнут в барак рабов-мужчин.

Девушка повернулась и отошла назад, затем снова приблизилась, поднявшись по ступеням с изяществом в котором чувствовалась затаенная робость. Она наклонилась вперед, слегка согнув колени, все её тело было преисполнено грации, и прошептала у моего уха: «Вина, хозяин?» — так, словно предлагала не вино, а себя. В огромном доме, полном самых разных девушек-рабынь, позволить гостю провести ночь с одной из них считалось всего лишь проявлением вежливости со стороны хозяина. Каждая девушка, считавшаяся подходящей для подобного рода услуг, время от времени на протяжении вечера подходила к гостю и предлагала ему вино. Выбранной считалась та, вино от которой он принимал.

Я взглянул на девушку. Ее глаза встретились с моими, в них светилась нежность. Ее губы были слегка приоткрыты.

— Вина, хозяин? — повторила она.

— Да, — ответил я. — Я выпью вина.

Она налила разбавленного ка-ла-на в мой кубок, склонила голову и с застенчивой улыбкой грациозно сошла по ступеням вниз, затем повернулась и поспешила прочь.

— Ты, конечно, не можешь провести с ней ночь, — сказал Хо-Ту. — Она рабыня белого шелка.

— Понимаю, — ответил я.

Заиграла музыка. Мне всегда нравились горианские мелодии, хотя в них и было что-то варварское. Я знал, что Элизабет они бы тоже пришлись по душе.

Я улыбнулся про себя. «Бедняжка Элизабет, — подумал я. — Сегодня вечером она останется голодной, а утром ей, вероятно, придется идти за водой, кашей и овощами к корытам с пищей в бараках рабынь-служанок». Я вспомнил, как повернулся и послал ей воздушный поцелуй, когда оставлял комнату, следуя за Хо-Ту в зал. Я видел, в какую ярость пришла она, стоя на коленях, связанная по рукам и ногам, прикованная цепью за ошейник к кольцу рабов, видя, как я поспешил на обед к хозяину дома.

Вероятно, утром, а я предполагал, что вернусь в комнату только к утру, с ней трудно будет помириться. Не слишком приятно провести всю ночь связанной. В действительности же это самое обычное, пусть и суровое, наказание для рабынь на Горе. Днем их связывают гораздо реже, поскольку им надо работать. Я решил, что основная часть моих проблем может быть решена, если я просто откажусь развязать Элизабет до тех пор, пока она не даст мне слово — а к этому она относилась весьма серьезно — вести себя послушно.

Справедливо это или нет, но тут я отогнал от себя мысли об Элизабет, так как услышал доносившийся со стороны боковой двери перезвон колокольчиков и с удовольствием отметил, что в зал входят рабыни для наслаждений. Семь девушек мелкими торопливыми шагами просеменили по залу, держа руки чуть на отлете ладонями кверху, склонив головы и потупив глаза. Они встали на колени между столами перед мужчинами, низко опустив головы, как и полагалось рабыням для наслаждений.

— Захват Домашнего Камня! — объявил Кернус, переставляя своего наездника к строителю убара, туда, где Капрус в этот момент игры пытался защитить свой Домашний Камень.

Между прочим, Домашний Камень в игре не является фигурой, так как им нельзя брать другие фигуры, хотя в соответствии с правилами игры он и может перемещаться при каждом ходе на одну клетку. Интересно отметить и то, что он не ставится на доску в начале игры, а должен появиться на ней на седьмом ходу или непосредственно перед ним, при этом появление на доске засчитывается как самостоятельный ход.

Кернус поднялся и потянулся, предоставив Капрусу собирать фигуры.

— Пусть подают пагу и ка-ла-на, — распорядился Кернус и под благодарные возгласы повернулся, отошел от стола и исчез в боковой двери, той самой, через которую увели закованного в кандалы раба.

Вскоре, унося фигуры и доску, вышел и Капрус, но через другую дверь.

Теперь девушки в белых туниках начали подавать горианские крепкие напитки, и наступило время вечерних удовольствий. Бодрее заиграли музыканты, и девушки в шелках удовольствий начали медленно подниматься под звуки музыки, держа руки над головами. Их тела отзывались на каждый музыкальный аккорд так, словно к ним прикасались руки мужчины.

— Им ещё далеко до совершенства, — заметил Хо-Ту. — Их обучают всего четыре месяца. Но им полезно попрактиковаться, услышать и увидеть, как на них реагируют мужчины. Так они смогут узнать, что же мужчинам действительно нравится.

Я абсолютно уверен, что в конечном счете именно мужчины учат женщин танцевать. Лично у меня о девушках было иное мнение, нежели у Хо-Ту, который был излишне категоричен в своей оценке. Но справедливости ради нужно было отметить, что между этими девушками и более опытными танцовщицами существовала огромная разница. Идеальная танцовщица живет, импровизирует в танце и, имея за плечами годы опыта, способна быть всегда разной, утонченной и неожиданной. Удивительно, но некоторые из этих девушек даже не были красивы, но, танцуя, они преображались в красавиц. Я думаю, что все дело здесь в способности девушки чувствовать зрителей, вступать с ними в игру, дразня их самыми разными способами, сначала заставляя их испытывать разочарование и жалость по отношению к ней, а затем, совершенно внезапно поражая и удивляя их своим искусством, доводить до безумного желания обладать ею. Такая девушка после исполненного ею танца может поднять много золотых монет с песка и, спрятав их в свои шелка, поспешно ускользнуть к своему господину.