Читать книгу - "Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло - Василий Звягинцев"

— Очень даже представляю. Если он выполняет задание, ты — объект, а твои прелести — вражеское оружие. Не помню, чтобы финка в чужих руках или направленный в лоб револьверный ствол вызывал положительные эмоции.

— Скучно с тобой, Павел Васильевич, — она, присев, извлекла из баула новое платье, сшитое наверняка из немнущегося материала. Слегка встряхнув, Лариса повесила его на плечики. — Как скажешь, господин жандарм? Сойдет?

— Для здешних — сойдет.

Не совсем ясно было Ларисе, комплимент это или очередное оскорбление. Не удавалось ей попасть с Пашей в одну струю. Назвала его «жандармом», что в принципе не несло негативной окраски, в ответ получила абсолютно равноценный ответ, который как хочешь, так и оценивай.

— Никогда, Кирсанов, у нас с тобой душевных отношений не получится. Пригласи меня хоть в ресторан, что ли. Там и расскажешь, что мы с тобой должны делать. За себя я сама заплачу. Не хочу одалживаться…

С чего бы это ей вдруг пришла в голову последняя фраза, она и сама не поняла. Наверное, импульсивно захотелось хоть таким образом уязвить «командира».

— Хоть? — Полковник слегка приподнял левую бровь. Лариса этого не заметила.

«Не та подготовка, — привычно отметил Кирсанов. — Плохо следит за своими словами и реакцией на них собеседников. Не беда, дело наживное».

— Пойдем, о чем речь. Желаешь сама рассчитываться — пожалуйста. Только сделаешь это потом, наедине. Копию счета я предоставлю. А в эти времена женщины в ресторанах отдельно от кавалера не платят. Нонсенс! Да и я в прошлой жизни, честно сказать, платил только стукачкам, на связи. А с приличными дамами иначе выходило. На всяких там приемах и раутах, вот во дворце, скажем, великого князя Александра Михайловича, что на Дворцовой набережной, оч-чень благородные дамы меня потчевали шампанским с ананасами и домой приглашали. Абсолютно бесплатно.

— И что? — Ларисе эта тема показалась очень увлекательной. На самом деле представить, каков он тогда был! Красавец штаб-ротмистр в голубом мундире, с печоринской загадкой в глазах и арбенинской наглостью в манерах. За шестиметровыми окнами на Неву — весна или лето четырнадцатого года, когда о грядущей войне и революции никто и подумать не мог. Бальная музыка, сверкание люстр, изысканные титулованные дамы и девицы. Вплоть до княжон императорской крови[27]. У него и с ними интрижки случались? Неплохо бы обо всем этом поговорить поподробнее.

— Да ничего. Империя все равно рухнула…

«Странный поворот», — подумала Лариса, понимая, что Кирсанов ее снова переигрывает.

— Ну, ты пока отдыхай, готовься к ужину и инструктажу. Газетки местные почитай. А я кое-куда сбегаю. Тебя так неожиданно переправили, что нужно теперь вас с Генри грамотно залегендировать. Здесь, по счастью, не советские времена, проблем особых не предвижу, и тем не менее. Какие у тебя бумаги есть, на себя и на «братца»?

Лариса достала из объемистого ридикюля, в который много чего можно было поместить, целый пакет документов. Кирсанов их бегло просмотрел, мгновенно усваивая содержание целых страниц, да вдобавок успевая давать оценку как положительных их деталей, так и отрицательных. Не до конца продуманных. Но здесь сойдет, а вот в Петроградском охранном отделении, при должном подходе — не проскочило бы. Не зря к четырнадцатому году русские разведка и контрразведка относились к лучшим в мире.

— Годится, миледи, годится, — говорил он, отбрасывая отработанные листы на туалетный столик. — Все годится, — заключил Кирсанов, откинувшись на спинку канапе[28]. — Классно сделано. Был бы штатским дураком, прослезился бы и припал к ручке…

— Так что же тогда? — удивилась Лариса.

— Мелочь, пустяк, совершенно несущественный…

— Ну?

— Как вы сюда попали? Как, когда и на чем? Прифронтовой город, изолированный от материка. Поезда не ходят, дилижансы — тоже. Мистер Сэйпир привез великосветскую даму с братом-лордом, поселил их в отель. Пока нормально. Но где он ее взял? Представьте осажденный Порт-Артур, сообщения с Россией никакого, и даже для передачи телеграммы русскому консулу в Чифу штаб флота планирует боевую операцию по прорыву миноносцев через линию японской блокады. Не обходилось без жертв. И вдруг на бульваре «Этажерка» неизвестно откуда появляется очаровательная княжна Мышецкая, допустим, в сопровождении штатского родственника… И что?

По манере разговора Павла Лариса видела, что выход из положения он знает и видит, просто в очередной раз… Не унижает, нет, просто вводит в сложности своей (теперь уже — их общей) профессии. Она не обиделась, скорее, испытала благодарность. Все ж таки она писала диссертацию на тему, вплотную с разведкой соприкасающуюся. И поступала в аспирантуру по собственному желанию, по своим способностям и интересам, «горкомовский блат» потребовался только для того, чтобы не отказали «без объяснения причин». У профессуры своих блатных хватало.

Оттого и сейчас слушала Кирсанова, как знающего доцента на семинаре.

Ответила смиренно, даже глазки опустила:

— Я совершенно уверена, Павел Васильевич, что это незначительное затруднение вполне решаемо в пределах вашей компетенции.

Кирсанов улыбнулся едва заметно, поправил усы ногтем большого пальца.

— Шульгин как-то привел мне ма́ксиму, намного раньше услышанную мною от полковника Зубатова: «Даже самый умный человек склонен считать обращенную к нему лесть справедливой хотя бы на пятьдесят процентов».

— Знаешь, Паша, — перейдя на серьезный тон, сказала Лариса, — если бы хоть сотня таких, как ты и твой Зубатов, принимались царем и его окружением всерьез, судьбы империи были бы совсем другими… «Без лести предан» — это кто?

— Аракчеев.

— Ну вот.

— Ничего не «вот». Пока не появились вы со своими друзьями, никакие разумные действия, воля, честность, самопожертвование не значили ничего. Сотня, тысяча человек против стомиллионной косной массы — меньше, чем ничего. Как писал ваш очередной «великий пролетарский поэт»: «Единица — вздор, единица — ноль, один, даже если очень важный, не поднимет простое пятивершковое бревно, тем более — дом пятиэтажный!»

— Маяковского наизусть знаешь?

— Лариса Юрьевна, если я где работаю, так работаю. Хочешь «Материализм и эмпириокритицизм» процитирую?

— Да, Паша, — с грустью сказала Лариса, машинально раскачивая у него перед глазами обнаженной почти до самого верха ногой с перламутрово-алыми ногтями на пальцах узкой стопы. — Отчего и крутимся мы, случайные фактически люди, в паутине бесконечных непонятностей. Нам совсем ненужных.